Ангелы Атлантиды Школа Рейки и Космоэнергетики.
Четверг, 05.12.2024, 09:41
Меню сайта

Форма входа

Друзья сайта
Ru-ALL.net - добавить сайт в каталог

-> yCatalog.ru — каталог белых сайтов

на развитие сайта


Статистика

Наш опрос
Во что вы верите?
Всего ответов: 501

[ Новые сообщения · Участники · Правила форума · Поиск · RSS ]
  • Страница 3 из 4
  • «
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • »
ЗОРОАСТРИЙЦЫ. ВЕРОВАНИЯ И ОБЫЧАИ
ARTДата: Суббота, 19.04.2008, 15:44 | Сообщение # 31
Admin
Группа: Администраторы
Сообщений: 1582
Статус: Offline
ГЛАВА VIII. В среднесасанидский период
Утверждение зурванизма

Внук Нарсе — Шапур II правил с 309 по 379 г. н.э. Он не оставил надписей, так как со временем сасанидские цари, подобно последним Ахеменидам, отказались от этого обычая. В зороастрийской истории о Шапуре II известно главным образом из двух источников. Первый — сообщение Динкарда о наставлении в вере. В нем говорится: “Царь царей, Шапур II, сын Хормизда, побудил людей из всех областей обратиться к богу и посредством обсуждений вынести все устные предания на рассмотрение н изучение. После триумфа Адурбада, при помощи проворенных речений, над всеми сектантами и еретиками, изучавшими наски, он сделал такое заявление: „Теперь, когда мы увидели, в чем заключается правильная вера, мы не потерпим дикого, придерживающего ложной веры, и мы будем крайне ревностными в вере”. И так он и делал” (Динкард 413, 2—8; Zaehner, 1955, с. 8).

Рассказывается также и о том, как Адурбади-Махраспанд, персидский первосвященник, доказал правильность своего толкования веры тем, что подвергся древнему испытанию — ордалия: ему на грудь вылили расплавленный металл. К сожалению, нигде не указывается, какие именно взгляды он защищал так доблестно. Однако можно предположить, что он был, видимо, зурванитом, подобно сасанидским царям и другим персидским первосвященникам. Одну из своих дочерей Шапур II назвал Зурвандухт — букв. “дочь Зурвана”.

Большая часть сведений исходит из другого важного источника религиозной деятельности Шапура II — христианских памятников, в частности деяний сирийских мучеников. В правление Шапура II стала усиливаться религиозная вражда по политическим соображениям, так как в то время Константин освободил от притеснений христиан. Христианство стало фактически государственной религией Римской империи — самого заклятого врага Ирана. Шапур II наложил на своих христианских подданных двойной налог и подати, потому что они не могли служить в его войсках, поскольку испытывали “симпатии к нашему врагу — кесарю”; в то же время страдали и зороастрийцы, жившие теперь под христианским владычеством в Малой Азии. Шапур II начал усиленные гонения на христиан в 322 г. н.э. Инициаторами этих гонений были, по их собственным словам, персидские верховные жрецы, которые жаловались царю на христиан в следующих выражениях: “Мы не можем ни поклоняться солнцу, ни очищать воздух, ни поддерживать чистоту воды, ни содержать чистой землю из-за назареян, которые пренебрегают солнцем, презирают огонь и не почитают воду” (Braun, 1915, с. 1).

Это обвинение перечисляет четыре неодушевленных творения зороастризма, причем солнце олицетворяет здесь, как это часто бывает, огонь, а воздух (так же как и у греков) замещает небо. Выслушав эту жалобу, Шапур II, как сообщает автор, пришел в ярость. Он приказал призвать к себе двух христианских епископов и обратился к ним с такими словами: “Разве вы не знаете, что я из рода божеств-язата? И я поклоняюсь солнцу и почитаю огонь... Какой бог лучше, чем Ормазд, и чей гнев более жесток, чем гнев Ахримана? Какой разумный человек не поклоняется солнцу?” Когда же епископы заупрямились, он повелел их убить. В другой раз, когда один перс-христианин отказался поклоняться солнцу и огню, Шапур II, как рассказывают, заявил ему следующее: “Клянусь солнцем, судьей над всем миром (то есть Михром), что если ты принудишь к этому меня, который является твоим другом, то я убью тебя и не оставлю в живых никого, кто называется этим именем (то есть христианином)” (Braun, 1915, с. 30).

Часто и гонители, и гонимые были одинаково непоколебимы, и пролилось много крови. Нередко упоминаются мобады и маги, влекущие христиан на царский суд, часто ссылаются также на ведомство первосвященника. Поскольку сохранились только христианские сообщения о допросах, то мученикам всегда приписываются лучшие ответы: так, о Пусаи, одном из христиан, убитом IIIaпуром II, рассказывается, что он язвительно высмеял зурванитские верования царя такими словами:“Ваше величество утверждает, что солнце, луна и звезды — это дети Ормазда, но мы, христиане, не верим в брата Сатаны. По словам магов, Ормазд — брат Сатаны. Раз мы не поклоняемся брату Сатаны, то как же мы можем признавать детей этого брата?” (Braun, 1915, с. 67). Следовательно, последователи зурванизма коренным образом исказили учение Зороастра, соединив узами братства добро и зло, которые пророк так резко отделил друг от друга.

Гонения с перерывами продолжались в течение всей остального правления Сасанидов, причем иногда они бы ли вызваны непримиримостью самих христиан. Столкновение двух религий выявило их различия в воззрениях и обрядах. Учение Зороастра о благой (спэнта) природе материальных творений и его предвидение о пришествии царствия божьего на земле делало зороастризм почти такой же религией этого мира, какой была вера древних израильтян, не оставляющей надежд на потустороннюю жизнь. Персидские же христиане оставались аскетами, беспокоившимися почти исключительно о последующей жизни. Они возмущали зороастрийцев своим пренебрежением к этому миру, к его обязанностям и его радостям. Безбрачие, экзальтация созерцательного образа жизни, отказ от самых невинных удовольствий, принятие не только святой бедности, но и святой нечистоты — все это формы выражения религиозных чувств, совершенно чуждых зороастрийцам.

Бездна различий была также между ними и иудеями, которые иногда тоже становились при Сасанидах жертвами гонений. Одно из их богословских разногласии можно видеть в вопросе, заданном неким магом какому-то раввину: как можно предполагать, будто бы бог создал “паразитов и ползающие существа”? Раввин ответил, что “бог создал паразитов и ползающие существа в этом мире для исцеления людей на земле”. Это был ответ, вряд ли способствовавший установлению лучшего взаимопонимания между представителями двух религий. Не сохранилось никаких сведений о спорах между зороастрийцами и буддистами, и, за исключение надписей Кирдэра, нет других сообщений о гонениях на буддийские общины, так как почти все источники по истории Сасанидов относятся к Западному Ирану.

За долгим царствованием Шапура II последовало три кратких, а в 399 г. н.э. на престол вступил Йездигерд I. Первая часть его царствования отличалась явным милосердием к христианам, которые провозгласили его добрым и благословенным, но в зороастрийской традиции этот царь известен как “Грешник”, возможно, как предполагают, из-за его любви к иноверцам.Одним из его великодушных деяний было разрешение христианам хоронить покойников, то есть, по воззрениям зороастрийцев, осквернять благую землю. Похоронные обычаи самих зороастрийцев оставались, по-видимому, точно такими же, как и при двух предшествующих династиях: обычай выставления трупов применялся всеми, кроме членов царской семьи, которые продолжали помещать своих покойников, бальзамируя их, в мавзолеи. Как и в отношении Аршакидов, об этом известно, впрочем, лишь по литературным данным (зороастрийским и арабо-персидским источникам), так как ни одной гробницы сасанидских царей пока не обнаружено. У династии не имелось общеизвестного места для захоронения царей.

В конце правления Йездигерда I снисходительность царя по отношению к христианам подверглась испытанию из-за их же собственных безрассудных действий, и он принял против них суровые меры. Рассказывают, что христианский священник разрушил храм огня, находившийся поблизости от церкви, и отказался восстановить его, несмотря на приказ царя. О другом священнике сообщают, будто он дерзко погасил священный огонь и отслужил в храме литургию (Hoffman, 1880, с. 34—38). Примечательно, что даже в случае таких провокаций персы действовали вполне сознательно, проводя расследование и судебное разбирательство до того, как вынести смертный приговор.

Религиозным рвением отличалось и правление сына Йездигерда I Вахрама V (421—439), о котором сообщается: “Он прислушался к приказам проклятого Михр-Шапура, главы магов, вытащил из земли покойников, похороненных при его отце, и разбросал их под солнцем, и так продолжалось пять лет” (Hoffman, 1880, с. 39). Феодорет, писавший во время правления Вахрама V, рассказывает, что хотя персы и научились у Зороастра “выставлять своих мертвецов собакам и птицам”, но тем не менее новообращенные персидские христиане “не допускают теперь этого обычая, а хоронят своих покойников в земле, не обращая внимания на жестокие законы, запрещающие погребение, и не страшась жестокости тех, кто их наказывает” (Беседы 9, 35).

Главным министром Вахрама V был Михр-Нарсе, жизнеописание которого приводит арабо-персидский историк Табари (основывавшийся, очевидно, на сасанидском источнике). Из этого рассказа известно, что Михр-Нарсе — удачливый военачальник. Он был назначен главным министром еще Йездигердом I и продолжал занимать свой пост и при Вахраме V, и при его сыне, Йездигерде II (439—457). Михр-Нарсе изображается как просвещенный и набожный зороастриец, а его жизнь представляется наполненной благочестием и благотворительностью. Поблизости от места его рождения, в Фирузабаде (в Парсе), до сих пор стоит каменный мост, на котором видна стершаяся от непогоды надпись: “Этот мост был построен по приказу Михр-Нарсе, главного министра, на благо его души, на его собственные средства. Кто бы ни прошел по этой дороге, пусть помолится за Михр-Нарсе и его сыновей, потому что это он построил мост через эту переправу”.

Все три сына Михр-Нарсе занимали высокие посты в качестве титулованных глав трех традиционных сословий государства. Так, Кардар был “Главой воинов”; Зурвандад, предназначенный, по словам Табари, для священнической и судебной карьеры (этот факт ставит вопрос о взаимоотношениях между священнослужителями и знатью), носил титул “Эрбада эрбадов”; наконец, третий сын, Мах-Гушнасп, стал “Главой пастухов”, Все эти архаично звучащие титулы, включая и титул Мобадан мобад (то есть “Мобад мобадов” — верховный маг верховных магов), для главы зороастрийской общины, видимо, были введены в тот период.

Михр-Нарсе основал возле Фирузабада четыре селения с прекрасными полями и фруктовыми садами. В одном из них он учредил священный огонь ради своей души, а в трех других — “именные огни” в честь каждого из трех сыновей. Эти огни, очевидно, предназначались для того, чтобы быть центрами сельских богослужений, а заботиться об их поддержании и назначать обслуживавших их жрецов должны были Михр-Нарсе, его сыновья и их наследники.

Тот факт, что Михр-Нарсе назвал одного яз своих сыновей Зурвандадом — букв. “Данный Зурваном”, — свидетельствует о том, что он тоже был зурванитом; именно к его времени относятся единственные подробные свидетельства о принципах этой ереси, дошедшие до нас.

Йездигерд II приложил решительные усилия, чтобы вернуть Армению, принявшую христианство, к зороастризму и выпустил воззвание, призывающее население Армении возвратиться к старой вере. С другим воззванием обратился к армянам Михр-Нарсе, и основные положения этого документа сохранились в изложении двух армянских авторов — вардапета Егише и Лазаря Парпеци.

Великий бог Зурван провозглашается в этом воззвании существовавшим прежде неба и земли, и рассказывается миф о рождении его двух сыновей-близнецов — Ормазда и Ахримана. Затем повествование Михр-Нарсе возвращается в ортодоксальные рамки. Ормазд, утверждает он, создал небо и землю и все, что есть в них благое, в то время как Ахриман сотворил страдания, болезни и смерть. “Счастье, сила, слава, почести, телесное здоровье, прекрасная внешность, красноречие языка и продолжительность жизни — все это создания Творца благого... Люди, которые утверждают, что он — создатель смерти и благое и злое одинаково происходят от него, ошибаются”. В ответ на это послание армяне, не обращая внимания на происхождение добра и зла, как опытные спорщики сами перешли в нападение: “Мы не поклоняемся, как вы, стихиям, солнцу, луне, ветру и огню... Мы не приносим жертв всем этим богам, которых вы именуете на земле и в небе... Мы почитаем... единого... бога”. Сирийские христиане аналогичным образом определяли веру “последователей нечестивого Зрадушта” как “древнее богослужение ложным богам и стихиям”, та что сам Вахрам V отвечал, что “он признает только одного бога; прочие являются как бы придворными одного царя” (Hoffman, 1880, с. 42).
Три великих священных огня

Другие религии, привлекавшие новых приверженцев, но почти неизвестные зороастрийцам до сасанидского периода, лишь на окраинах страны могли доставлять беспокойства зороастризму. Зороастризм был очень прочной и необыкновенно могущественной религией, духовная сила которой поддерживалась всей официальной мощью империи Сасанидов. Зороастрийская церковь продолжала распространяться и процветать. В то время в Парсе и в Мидии приобрели особое значение два великих священных огня, которые стали соперничать с огнем Адур-Бурзэн-Михр. Парфянский огонь был слишком священным (ведь, согласно легенде, он связан с пророком и Виштаспой), чтобы западные жрецы могли бы отказаться от поклонения ему. Однако они унизили его достоинство, установив, что огонь Адур-Фарнбаг, горевший в Парсе, предназначен жрецам, а огонь Адур-Гушнасп в Мидии — воинам, в то время как Адур-Бурзэн-Михр принадлежит низшему сословию — пастухам и крестьянам. Конечно, это было не более чем схоластическим упрощением, но такая схематизация стала основой для значительного повышения достоинства двух огней на западе империи.



ПОСВЯЩЕНИЕ В СИМВОЛЫ
 
ARTДата: Суббота, 19.04.2008, 15:45 | Сообщение # 32
Admin
Группа: Администраторы
Сообщений: 1582
Статус: Offline
По происхождению огонь в Парсе, вероятно, был таким же “отменным”, как и два других, то есть огнем некоего Фарнбага, чье имя буквально означало “Владеющий (или преуспевающий благодаря) Фарна”. Фарна — диалектная форма авестийского слова Хварэна (по-среднеперсидски Хварра, персидское Хара). Возвеличивая этот огонь, жрецы придали большое значение элементу “фарна” в составе его имени и зашли так далеко, что временами полностью отождествляли его с самим божественным Хварэна. В рассказе об Ардашире I из “Шахнаме” говорится, будто бы основатель сасанидской династии посещал Храм этого огня, что, по-видимому, является анахронизмом. Все достоверные упоминания этого огня относятся, как кажется, к середине и концу правления Сасанидов. Так, в “Шахнаме” также повествуется о клятве Йездигерда I одновременно и огнем Фарнбаг, и огнем Бурзэн-Михр. Буруни сообщает, что правнук Йездигерда I Пероз молился в святилище огня Адар-Хара об окончании опустошительной засухи. Во вступительной главе пехлевийского сочинения “Арда-Вираз-Намаг”, окончательная редакция которого была осуществлена в Парсе, рассказывается о великом собрании жрецов в храме “победоносного огня Адур-Фарнбаг” для совместных размышлений.

В современных источниках часто упоминается о мидийском огне Адур-Гушнасп потому, что из трех великих огней он был ближайшим к западным границам Ирана и более известным иностранцам. В то же время цари принадлежали к сословию воинов, и поэтому жрецам этого огня удалось выдвинуть его в качестве царского. В надписях ранних Сасанидов об огне Адур-Гушнасп нет упоминаний. Археологические раскопки позволяют предположить, что он был помещен в необыкновенно красивом месте в Иранском Азербайджане не ранее конца IV—начала V в. н.э. Это место, известное в мусульманское время под названием Тахти-Сулейман, то есть “Престол Соломона”, — холм, на плоской вершине которого находится озеро, возвышающееся над окружающей равниной. Он прекрасно подходил зороастрийцам для поклонения творениям бога в виде огня и воды. Вершина холма окружена толстой стеной из сырцовых кирпичей, ворота были обращены на север и на юг. От северных ворот проход, для торжественных шествий вел к храму, окруженному с трех сторон другой стеной, но открытому к югу, в сторону озера. Здесь во внутреннем святилище на алтаре был возжжен огонь Адур-Гушнасп, проходили к которому минуя несколько вестибюлей и залов с колоннами.

“Огонь воинов” был так прочно связан с царской властью, что для всех царей стало обязательным совершать к нему паломничество после коронации пешком (видимо, шествие двигалось вверх от подножия священного холма к огню). Так же как Аршакиды одаривали святилище Адур-Бурзэн-Михр, Сасаниды посвящали огню Адур-Гушнасп щедрые дары — первым монархом, упоминающимся в связи с этими дарениями, был Вахрам V. Са'алиби рассказывает, как Вахрам V, вернувшись после успешного похода против “тюрок”, то есть хионитов (еще одного степного кочевого народа), пожертвовал храму корону побежденного царя, а также его царицу и ее рабов для служения в храме (Са'алиби, с. 559—560). По сообщению Шахнаме, этот царь поручил верховному жрецу свою невесту, индийскую царскую дочь, для того чтобы совершить над ней обряд очищения н посвящения в веру (Шахнаме VII, 138—139).

В этой же эпической поэме упоминается о том, что Вахрам V посещал святилище в праздники Саде и Ноуруз; видимо, именно при нем, ревностном поборнике благочестия, и укрепилась связь царской семьи со священным огнем, хотя древнейшие датируемые предметы, найденные в развалинах храма, относятся ко времени правления его внука, Пероза (459—484). Разумеется, верующие последовали царскому примеру в поклонении святилищу огня; так, в одном из зороастрийских текстов предписывается всем, кто молится о возвращении зрения, дать обет изготовить “глаз из золота” и послать его в святилище Адур-Гушнасп (Саддар Бундахеш 44, 18, 21); каждому, кто желает, чтобы его сын был умным, нужно послать подарок в святилище.

Есть сведения о том, что великие зороастрийские святилища были такими же центрами всеобщего поклонения и паломничества, как ;и великие святыни христианства, с их служителями, соперничающими друг с другом в распространении соответствующих легенд и тем самым способствующими увеличению святости своих собственных огней. Несомненно, в древности Иран весной и осенью становился свидетелем бесчисленных верениц паломников, таких же пестрых и красочных, какие можно было увидеть и в средневековой Европе.
Реформа богослужения

Много богослужений должно было совершаться жрецами в великих святилищах, и, по всей вероятности, в то время богослужение удлинилось для того, чтобы увеличить его выразительность. Видимо, этого достигли, добавив Стаота-Йеснйа (и так уже расширенного дополнением младоавестийских текстов) к другому богослужению со своим обрядом, а именно к службе, посвященной хаоме, которая хотя и являлась старой, дозороастрийской по происхождению, но текст ее (в особенности Ясна IX—XI) складывался на младоавестийском диалекте. Таким образам, современное богослужение имеет две отдельные службы, посвященные приготовлению хаомы, которые отличаются друг от друга очень незначительно.

В дальнейшем еще более длинное богослужение, называемое службой “Всех глав” — Висперед (авестийское Виспе-Ратаво50), развилось из расширенной ясны и предназначалось для исполнения во время семи обязательных празднеств.
50Виспе-Ратаво - ед. ч. “рату” — трудноопределимое зороастрийское понятие, означающее и “главу”, и “судью”; в каждом роде существ и предметов есть свой рату.

Висперед посвящен Ормазду, самому главному божеству. Состоит он из богослужения-ясна, фактически неизменного, но расширенного двадцатью тремя короткими дополнительными разделами. Они включают главным образом состоящие из определенных формул повторяющиеся призывы к божествам. Расширенное богослужение-ясна и Висперед благоговейно совершаются зороастрийскими жрецами и ныне, и нет причин сомневаться в искренности благочестивых намерений, приведших к созданию служб. Все эти изменения, однако, требовали все больших трудов от священнослужителей и все больших расходов от мирян, что, несомненно, не причиняло особых забот знати и торговцам, но постепенно ложилось тяжелым бременем на верующих бедняков, которые изо всех сил старались, как тогда, так и позднее, оплачивать более продолжительные службы, потому что им внушали, что они более ценятся и приносят душе больше пользы.
Религиозная литература

В течение всего этого периода продолжалось и записывание среднеперсидского комментария — Зэнда, а также и другой вспомогательной зороастрийской литературы. Некоторые из сохранившихся пехлевийских текстов являются оригинальными сочинениями сасанидского и послесасанидского времени, но есть и такие, которые дошли до нас с глубочайшей древности и, должно быть, существовали некогда в параллельных версиях на разных иранских языках. Два таких произведения — Драхт Асуриг (“Ассирийское дерево”) и Айадгари-Зареран (“Подвиги Зарера”) — носят следы перевода с парфянских оригиналов. Среднеперсидские переводы являются, таким образом, часто просто зафиксированными письменностью версиями произведений, которые долгое время бытовали в устной традиции.

Персидские жрецы пытались также заполнить пробелы в скудных исторических свидетельствах о религии. В связи с этим они разработали псевдогенеалогию царского рода Сасанидов для того, чтобы она могла соперничать с псевдогенеалогией Аршакидов. Эта генеалогия основывалась на том, что отца Дария Великого звали Виштаспа. Сасанидские жрецы отождествляли его (вполне возможно, не помышляя об обмане) с его тезкой — Кейанидом (Кави) Виштаспой. Так они установили полностью вымышленную кровную связь между Сасанидами и их предшественниками Ахеменидами и смогли проследить происхождение правящей династии вплоть до первого царя — покровителя зороастрийской веры. Это было выгодно и в политическом отношении, так как притязание на происхождение от Кейанидов давало этим царям юго-запада Ирана право на владение северо-восточными областями. Притязание было, таким образом, совершенно аналогично поддельным генеалогическим претензиям Аршакидов, которые, будучи царями северо-востока, возводили свое происхождение к Ахемениду Артаксерксу.

Новая сасанидская генеалогия имела, однако, еще то преимущество, что, возводя род персидских царей к Кави-Виштаспе, она делала их законными наследниками харизмы-Хварэна и их божественной благодати, а тем самым и полноправными правителями зороастрийцев, где бы они ни жили. Период правления Аршакидов мог быть теперь представлен лишь как прискорбный эпизод, перерыв в ряду законных владык Ирана. Иранские, зороастрийские правители теперь могли быть сочтены, пожалуй, не менее чуждыми захватчиками, чем сам Александр Великий; и настолько эффективной оказалась персидская пропаганда, что повлияла не только на отношение к парфянской эпохе среди самих зороастрийцев, но и на взгляды современных ученых, так что период правления Аршакидов обычно описывается как полуязыческий, а истинная вера изображается скрывающейся от гибели у Сасанидов в их персидской твердыне. Благодаря этому целая славная эпоха, длившаяся пятьсот лет, фактически вычеркивается из истории зороастризма.

Подложная сасанидская генеалогия, очевидно, существовала в IV в., она связывается с созданием обширной прозаической хроники, названной Хвадай-Намаг (“Книга царей”). Это был, по существу, рассказ об истории мира, ограничивавшийся собственно Ираном, в котором сменяли друг друга родственные династии. Самую первую из этих династий жрецы назвали Пешдадиды (перевод авестийского Парадта — “Первозданные”)51. Династия Пешдадидов состояла из мифических “первых людей” и героев во главе с Гайомардом. За ними следовали Кейаниды (они связаны с Пешдадидами старозаветной выдумкой о брошенном царском отпрыске, выросшем в неизвестности).
51Парадата - видимо, точнее следует переводить “Впереди поставленные”, то есть стоящие во главе и т. п., что имело бы многочисленные аналогии в подобных индоиранских обозначениях, относящихся к древней знати (преимущественно военной аристократии).

Ахемениды, представленные лишь двумя правителями, считались фактически частью династии Кейанидов, встретившими свой конец во время завоевания Александра Македонского. После этого, как утверждается в хронике, Царя царей Ирана не было, страной управляло множество мелких местных правителей. Имена некоторых из них взяты от Аршакидов, включая и самого Аршака, и “Ардабана Великого”, государя Шираза и Исфахана, который, по сообщению хроники, назначил Папака правителем в Истахр. Папак, увидевший вещий сон, отдал свою дочь в жены одному пастуху-горцу, последнему из древнего рода Сасана, скрывавшемуся после смерти их предка Дара, последнего царя из династии Ахеменидов. От этого брака и произошел Ардашир, восстановивший веру, возродивший власть Царя царей и приведший Иран снова к могуществу и славе.

Можно сомневаться в том, насколько глубоко верили этому искажению истории во время правления самих Сасанидов, но ясно, что, для того чтобы оказывать какое-то воздействие, оно должно было стать широко известным. Судя по некоторым признакам, эта легенда распространялась и использовалась в интересах царей начиная со времени правления Пероза, сына Йездигерда II (459—484). Будучи еще наследным принцем, Пероз стал правителем Систана. Во время правления его отца Ирану на северо-восточных границах стали угрожать орды кочевников-эфталитов, заставив Сасанидов осознать необходимость поощрять преданность своих подданных там.

Йездигерд перенес свой двор на семь лет на парфянскую территорию для того, чтобы лучше отражать нападения эфталитов. Пероз, вынужденный продолжать борьбу с ними, пожелал снискать расположение и популярность среди восточных иранцев тем, что возродил древний титул Кави в его среднеперсидской форме Кей и чеканил его на некоторых своих монетах. (Прежде этот титул использовался только правителями Северо-восточного Ирана.) Пероз также назвал одного из своих сыновей Кавадом, в честь Кави-Кавата, первого царя из династии Кейанидов, а другого — Замаспом, в честь Джамаспы, мудрого советника Виштаспы. Так авестийские имена впервые появились в роду Сасанидов. Сын Пероза Кавад также чеканил титул Кей на своих монетах. Кавад, в свою очередь, назвал одного из сыновей Хосровом, в честь Кави-Хаосрава, а другого — Каусом, в честь Кави-Усана. Впоследствии появился еще один Хосров, внук первого, и второй Кавад, его сын. Так в конце правления Сасаниды, давая своим отпрыскам кеянидские имена, значительно укрепили обоснованность притязаний на происхождение от Кейанидов.

Пероз, сам будучи благочестивым зороастрийцем, так же как и его отец, проявлял религиозное рвение, преследуя иноверцев. Его гонения на христиан были отчасти ответной мерой, он обвинял византийцев в том, что они во время своего владычества притесняли зороастрийцев, запрещали им открыто исповедовать веру и исполнять обряды, не разрешали поддерживать священные огни. В конце царствования Пероз стал не так жестоко относиться к христианам в Персии, потому что последние, будучи несторианами52, не признавались Византией.
52Несториане - последователи константинопольского патриарха Нестория (V в.), учение которого распространилось на востоке христианского мира — в Сирии, Иране, Средней Азии, Китае.



ПОСВЯЩЕНИЕ В СИМВОЛЫ
 
ARTДата: Суббота, 19.04.2008, 15:46 | Сообщение # 33
Admin
Группа: Администраторы
Сообщений: 1582
Статус: Offline
Реформа календаря

Во время правления Пероза видных деятелей зороастризма со все возрастающей настойчивостью волновала и проблема религиозного календаря. С тех пор как при Ардашире вместо года на 360 дней ввели 365-дневный год, интеркаляций не было, и, поскольку каждый год отставание увеличивалось на четверть дня, религиозный календарь постепенно все более и более отставал, так что Ноуруз праздновался теперь в июле, что отстояло одинаково далеко и от весеннего, и от осеннего равноденствия. Потребность реформы привела к тому, что созвали (когда — неизвестно) большой совет ученых со всего государства, и они, очевидно, решили полностью восстановить празднование “Нового дня” в его традиционное время, то есть весной. Осуществить это оказалось очень сложно, и было найдено следующее решение: не переносить календарные месяцы, а вместо этого передвинуть Ноуруз с первого дня месяца Фравардина на первое число любого подходящего по временя года месяца. Эта реформа, по-видимому, была осуществлена при сыне Пероза Каваде I между 507 и 511 гг. н.э., во время правления которого весеннее равноденствие приходилось на первое число девятого месяца — Адура, и с тех пор празднование Ноуруза совершалось 1-го Адура. Шесть праздников-гахамбаров также были передвинуты для того, чтобы они могли, как и прежде, следовать друг за другом после Ноуруза; дни же поминовения фраваши, частично совпадающие с шестым праздником-гахамбаром, перешли на конец восьмого месяца — Абана. Праздник Садэ тоже сдвинулся в связи с Ноурузом, а заодно и годовщина смерти пророка, отсчитываемая от первого празднества-гахамбара.

Эти празднества образовали теперь “подвижный” год, названный так либо из-за решительной передвижки празднеств в VI в. н. э., либо из-за того, что этот год намеревались передвигать путем добавления к нему целого месяца раз в 120 лет, так чтобы первое число месяца Адура не отставало бы от весеннего равноденствия больше чем на тридцать дней. Остальные праздники, имевшие меньшее религиозное значение, чем семь празднеств, основанных Зороастром, были оставлены в календаре на своих прежних местах, так что они почти незаметно перемещались назад в течение года.

Несмотря на свои благочестивые цели, вторая сасанидская реформа календаря на протяжении долгих лет произвела почти такие же разрушительные воздействия, как и первая, задачи которой были чисто практические, так как она усугубила путаницу, вызванную первой. Так, хотя народ и научился послушно отмечать религиозный “Новый день” (он назывался “Ноурузом жрецов” — первого числа месяца Адура), иранцы не смогли отказаться от празднования Ноуруза и первого числа месяца Фравардина, н этот день остался также первым днем гражданского года и днем коронации царей. Таким образом, Ноуруз праздновался четыре раза, меньшие и большие празднества отмечались 1-го и 6-го Адура и 1-го я 6-го Фравардина, что должно было еще больше затемнить восприятие народом связи между ним и праздниками-гахамбар, равно как и религиозную значимость семи великих празднеств. Празднование всех семи гахамбаров неоднократно включается в позднейшей зороастрийской литературе в число основных обязанностей каждого верующего, но они делятся на отдельные части, называемые соответственно рапитвин и гахамбар, и празднование их состоит из двух особых обрядов.

В пехлевийских произведениях, сочиненных (или исправленных) после второй календарной реформы, особо подчеркивается значение весны в связи с идеями воскресения и концом мира — Фрашегирд. Так, жрец, писавший в IX в., заявлял: “Фрашегирд происходит подобно году, в котором весной деревья зацветают... Подобно воскресению из мертвых, новые листья вырастают на сухих растениях и деревьях, и весна начинает цвести” (Задспрам XXXIV, 0, 27). Для празднования Ноуруза стал теперь характерен дух обновления. В этот день люди надевали новые одежды, готовили праздничную еду. “Среди прочих вещей, которыми считалось подходящим начинать этот день, были глоток свежего молока и кусок нового сыра; все цари Персии принимали такую пищу в качестве благословения”. В это утро цари также ели “чистый сахар со свежими очищенными индийскими орехами”53; было принято к этому празднику заранее высевать семь видов семян растений, чтобы они успели взойти к священному дню. “Полагали, что для царя особенно благодатным является вид зеленеющего ячменя... Уборка (этих зеленых всходов) всегда сопровождалась песнями, музыкой и весельем” (Ehrlich, 1930, с. 99—101). В связи с Ноурузом часто упоминается о музыке и говорится, что “хотя празднество царя было великолепно, но и у других праздник проходил не хуже... Все вышли из домов и отправились за город... Изо всех садов, с полей и берегов рек радовали слух различные напевы...” (Вис и Рамин, гл. 9).
53Скорее всего здесь идет речь о грецких орехах, а не о плодах кокосовой пальмы, называвшейся по-персидски “индийским орехом”.
Движение Маздака

Описания других сасанидских праздников свидетельствуют о том, что зороастрийцы в то время были такими же веселыми и искренне набожными, как и средневековые христиане. Однако их угнетало все увеличивавшееся бремя религиозных обязанностей, рост численности священнослужителей, возраставшие требования даров и поборов. В то время зороастрийская церковь стала крупным земельным собственником, принадлежавшие ей обширные площади обрабатывались рабами и крестьянами, и порой в глазах низов алчный зороастрийский чиновник мало чем отличался от жадного феодала.

Принимая это во внимание, и следует оценивать успех, сопутствовавший маздакитскому движению к концу V в. н.э. Вождь движения, Маздаки-Бамдад, усвоил, по-видимому, учение предшествовавшего религиозного проповедника — он распространял веру, много заимствовавшую у манихейства. Идеи, провозглашавшиеся Маздаком, безусловно, напоминали своим пессимизмом и аскетическими чертами учение Мани и были такими же добрыми и нравственными. Человек не должен убивать себе подобного, есть мясо, но он обязан способствовать возрастанию света над тьмой в мире доброты, терпимости и братской любви. В целях большего братства, для уменьшения причин жадности и зависти, Маздак добивался общности имущества, к которому, как утверждают клевещущие на него критики, причислял и женщин.

Вопреки зороастрийским воззрениям на духовное равенство мужчин и женщин, по сасанидским законам, женщины действительно считались принадлежащими своему ближайшему родственнику-мужчине — отцу, мужу, брату или сыну; маздакитское требование общности женщин, возможно, возникло первоначально из желания бедноты освободить своих дочерей и сестер, которые забирались (вероятно, часто насильно) в число жен больших семейств, содержавшихся царями и знатью.

Стремление крестьян и ремесленников к справедливости и к некоторому облегчению финансового бремени (потому что именно они являлись главными плательщиками налогов, а жрецы и знать освобождались) по большей части и объясняет то, что Маздака поддерживал народ. Среди зажиточных слоев населения в то время существовало, по-видимому, какое-то течение в сторону аскетизма вместо более здравой зороастрийской морали. Проповеди самого Маздака были к тому же, наверное, убедительными, и он завоевал расположение сына Пероза Кавада I, подобно тому как Мани добился благосклонности Шапура I.

Пероз погиб в 484 г. н.э. в сражении с эфталитами, а в 488 г. на престол вступил Кавад. Ранее он провел два года заложником в плену у эфталитов, и предполагается, что жизнь среди кочевников с ее относительной независимостью и равенством предрасположили его благосклонно отнестись к предложениям Маздака провести в Иране социальную реформу, которая придала бы империи силы сопротивляться грозным врагам.

Большая часть знати и видных представителей духовенства, разумеется, яростно противилась новому движению, и Маздак фигурирует в пехлевийских сочинениях как главный еретик. Его учения пользовались, однако, достаточной популярностью. В стране отмечались случаи захвата имущества и увода (или освобождения) женщин. Но государственная власть сумела объединить свои силы, движение было целиком подавлено, а сам Кавад низложен в 494 г., и вместо него воцарился его брат Замасп. Кавад бежал к эфталитам, которые помогли ему вернуть престол, но он прекратил поддерживать Маздака и назначил своим наследником не старшего сына — Кауса, принявшего новую веру, а своего третьего сына — Хосрова, заслужившего титул Аноширван, то есть “[Обладающий] бессмертной душой”, за его решительную защиту государственной религии. В конце своего правления, в 528 г. н.э., Кавад разрешил Хосрову устроить пир, будто бы в честь Маздака, закончившийся убийством пророка и многих его последователей. Фактически движение было подавлено, но воздействие его продолжало ощущаться в различных странных сектах, возникавших в период принятия ислама.



ПОСВЯЩЕНИЕ В СИМВОЛЫ
 
ARTДата: Суббота, 19.04.2008, 15:46 | Сообщение # 34
Admin
Группа: Администраторы
Сообщений: 1582
Статус: Offline
ГЛАВА IX. При последних Сасанидах
Хосров Справедливый

Хосров Аноширван, вступивший на престол в 531 г. н.э. и царствовавший почти пятьдесят лет, — самый известный из сасанидских царей. Это объясняется разными причинами. Он был могущественным правителем, и его правление, относящееся к концу сасанидского периода, относительно хорошо засвидетельствовано письменными источниками. Из-за маздакитского движения и связанных с ним волнений Хосров был вынужден принять целый ряд мер, благодаря которым его и запомнили. Кроме того, во время его правления родился Мухаммед, что стало, конечно, зловещим событием для зороастризма, но благодаря этому событию царствование Хосрова привлекло мусульманских историков.

Среди арабских произведений, касающихся Хосрова, до нас дошел перевод небольшого сочинения, называемого Карнамаги-Аноширван (“Книга деяний Аноширвана”) и претендующего на то, что оно является записью его мыслей и деяний. Из этого сочинения явствует, за что он получил свои второй “титул” — “Справедливый”; оно содержит перечисление провозглашенных Хосровом принципов, на основании которых он действовал: “Я благодарю Бога... за все благодеяния, которые он мне оказал... Множество благодеяний вызывает в ответ глубокое чувство благодарности... И поскольку я считаю, что благодарность должна выражаться и словами, и делами, я стремился поступать так, чтобы наилучшим образом угодить Богу, и я понял, что, пока существуют небо и земля, горы остаются недвижимы, реки текут и земля хранит чистоту, благодарность эта заключается в справедливости и законности” (Карнамаг, перевод Гриньячи, с. 26). Если два последних арабских слова заменить на авестийское аша, то станет ясно, что это совершенно зороастрийское изречение, подтверждающее обязанность людей поддерживать великий мировой и моральный закон и тем самым защищать все благие творения Ахура-Мазды. По своему духу эти слова действительно напоминают Гаты, а по величавости и основной идее под стать словам Дария Великого, высеченным на камне на тысячу лет раньше.

Для сасанидского царя справедливость, однако, не имела ничего общего с социальным равенством, и Хосров восстановил прежнее общественное устройство, вернув всех бунтарей и недовольных на их старые, предназначенные им, как он считал, от бога места. Впоследствии Хосров старался защищать крестьян и ремесленников от незаконных поборов и поручил надзор за этим, по свидетельству его “Книги деяний”, главе зороастрийской общины — Мобадан мобаду.

На протяжении всего правления Хосров тесно сотрудничал с духовенством, и его религиозные убеждения, а также энергичная поддержка официальной церкви обеспечили ему почетное место в истории веры, излагаемой в Динкарде. Большой пассаж, посвященный Хосрову в этом сочинении и восходящий к современному источнику, гласит: “Его нынешнее величество. Царь царей Хосров, сын Кавада, после того как подавил ересь и злые силы и дал им полнейший отпор в соответствии с откровением веры, тогда он сильно продвинул точное знание и изучение в деле всех ересей во всех четырех сословиях... И на соборе всех областей он провозгласил: „Истина религии почитания Мазды признана. Мудрецы могут с уверенностью утверждать ее действительность путем обсуждений. Но деятельная и сознательная пропаганда религии должна вестись в основном не путем обсуждений, а при помощи благих мыслей, благих слов и благих дел с вдохновением Благого духа, с поклонением божествам-язата, совершаемым в полном соответствии со священным писанием. То, что провозглашали верховные жрецы Ормазда, то и мы провозглашаем, потому они признаны у нас обладающими духовной прозорливостью... Царство Ирана продвинулось, опираясь на учение религии почитания Мазды, которое вобрало в себя знание всех, кто был до нас, (предназначенное) для всего мира. У нас нет споров с теми, кто имеет иные убеждения, потому что мы знаем столько (истины) на авестийском языке в точной устной передаче и в письменных источниках, в книгах и записях, а также в толкованиях на обычном языке, — в целом владеем всей мудростью религии поклонения Мазде”” (Динкард 413, 9—414, 6; Zaehner, 1955, с.8-9).

Судя по терпимому тону, эти слова, видимо, высказаны в конце царствования Хосрова, когда была восстановлена неприкосновенность государственной религии, что позволило Хосрову оставить прежнюю суровость по отношению к маздакитам. Относительная мягкость проявляется и в следующем отрывке из его “Книги деяний”: “Мобадан мобад представил на наше рассмотрение [дело] нескольких человек, которых он назвал и которые принадлежат к знати... Вера этих людей была противна той, которую мы унаследовали от нашего пророка и ученых людей нашей религии. [Мобадан мобад предупредил нас], что эти люди тайно обращают в свою веру и призывают народ принимать ее... Я повелел привести этих еретиков ко мне и поспорить с ними... Потом я приказал изгнать их из моей столицы, из моей страны и моего царства и велел, чтобы все, кто разделяет их верования, последовали бы за ними” (Карнамаг, с. 18—19).

В Карнамаге (с. 19—20) Хосров также рассказывает о том, как ему добровольно покорилась часть хазар (именно тюрки угрожали теперь Ирану на севере). Он поселил их внутри страны, поручив им охрану границ в этой области. Затем он продолжает: “Я приказал построить храмы нашим жрецам. Я поручил им научить тюрок, подчинившихся нашей власти, тем прямым пре имуществам, которые приносят покорность царям и этом мире и награды, следующие за это, в загробной жизни. Я повелел им внушить тюркам обязанность любить нас, быть праведными и верными, воевать с нашими врагами; и [я попросил их] обучить молодых людей нашим верованиям и обычаям”. Хотя приказ этот и объяснялся в первую очередь политическими мотивами, очевидно, никаких возражений против принятия этих неиранцев в число зороастрийской паствы не имелось, если, разумеется, они соответствующим образом были бы обучены и принимали новую веру охотно.
Запись Авесты

В приведенном выше отрывке из Динкарда упоминается об Авесте и в устной, и в письменной передаче, потому что к тому времени неизвестный гений из зороастрийских жрецов разрешил проблему записи священных текстов, изобретя “авестийский” алфавит, отличающийся изумительной точностью. Он основывался на том пехлевийском письме, которое использовалось в середине сасанидского периода, но вместо двадцати в нем было сорок шесть букв, причем новые созданы путем модификации пехлевийских знаков.

Авестийский алфавит позволял изображать каждый гласный и согласный и, по существу, по своей точности уподобился современной “международной фонетической транскрипции”. Серьезное возражение против записи Авесты, заключавшееся в том, что священные звуки ее передать точно невозможно, таким образом, было преодолено.

Используя великолепное новое изобретение, персидские жрецы принялись фиксировать все сохранившиеся авестийские тексты, очевидно, делая это под диктовку, потому что со времени Тансара именно их назначили хранителями канона священного писания. Разумеется, они пользовались тем произношением авестийских текстов священниками, которое было принято тогда в Парсе и которое немного отличалось от произношения других областей. Однако, принимая во внимание огромный промежуток времени и колоссальное пространство, отделяющее среднеперсидский не только от диалекта Гат, но и от младоавестийского, можно лишь восхищаться тем, как точно сохранился священный язык.

Конечно, неизвестно, существовали ли где-либо в VI в. н.э. авестийские тексты, оставшиеся вне сасанидского канона. Это кажется маловероятным, потому что зороастрийские жрецы были более склонны к тому, чтобы собирать и соединять тексты, а не исключать их. Неизвестно, сколько времени потребовалось для того, чтобы все записать, “о в сочинении IХ в. н.э. говорится, что “на совете Хосрова Аноширвана, Царя царей, сына Кавада, Мобадан мобад, некий Вех-Шапур, „огласил двадцать один раздел [наск] так, как было решено и постановлено"” (Bailey, 1943, с. 173). Большая сасанидская Авеста состояла из двадцати одного наска, или раздела, в соответствии с двадцатью одним словом молитвы Ахунвар.

Наски, в свою очередь, подразделялись на три группы по семь в каждой. В первую группу входили Гаты и все относящиеся к ним тексты, во вторую — сочинения по ученой схоластике, а в третью — трактаты-наставления для жрецов (наподобие Вендидада), кодексы законов, различные тексты, включая яшты, в которых выискивали материал, дополнявший богослужения. Но сами по себе они не включались в ежедневные службы жрецов. Лучше всего сохранились самый длинный Фравардин-яшт, читаемый по покойнику и во время похоронного обряда, а также яшты, посвященные Михру и Анахид. Неудивительно, что гимн Ардвисуре Анахите, любимому божеству сасанидской династии, носит следы использования “блуждающих” стихов, встречающихся не только в одном яште, а также содержит заимствования из гимнов другим божествам, в особенности божеству Аши.

Упоминание об обнародовании на совете Большой Авесты из двадцати одного наска, видимо, подразумевает, что копии этого огромного труда послали главным жрецам в провинции, так что в одно время существовало по крайней мере четыре его экземпляра — в Парсе, Мидии, Парфии и Систане. Каждый список был помещен в книгохранилище какого-либо храма огня для изучения его там учеными жрецами. Письменная Авеста, видимо, оказывала мало влияния на священнослужителей, не говоря уже о простых мирянах; зороастрийская община продолжала совершать богослужения и молиться словами, которые верующие выучивали наизусть, передавая их от отца к сыну, не имея нужды и не умея обращаться к письменным текстам.
Литература на пехлеви

Ученые жрецы сразу же воспользовались, как кажется, теми богатыми новыми возможностями, которые давало им владение письменными текстами. Большая Авеста сопровождалась среднеперсидским толкованием — Зэндом, — которое тоже теперь было полностью записано (хотя и несовершенным пехлевийским письмом с его идеограммами); кроме прочих сочинений они составили извлечения и сборники из Зэнда на различные специальные темы, предназначенные для просвещения собратьев, а возможно, и для обучения знатных мирян. Самое важное из этих сочинений — Бундахишн (“Мироздание”), называемое также Занд-Агахих, то есть “Знание Зэнда”, — дополнялось и переделывалось на протяжении поколений, так что в конце концов превратилось в огромный труд, посвященный трем основным темам: мирозданию, природе земных творений и Кейанидам как предполагаемым предкам сасанидской династии.

Распространение грамотности привело к тому, что в конце сасанидского периода были написаны и многие другие, менее крупные сочинения на религиозные (и светские) темы, но большинство из них известно нам лишь по названиям. Популярностью пользовались сборники афористических высказываний, приписывавшихся знаменитым мудрецам далекого прошлого или же сасанидского времени. Одни из aфоpизмoв содержат житейскую мудрость, другие — нравственные поучения; назывались такие афоризмы по-среднеперсидски андарз (“наставление”). Важным сочинением, написанным, видимо, в VI в. н.э. и развившимся из этого древнего вида литературы, является Дадестани-Меноги-Храд (“Суждение Духа мудрости”).

В этом сочинении, составленном в виде вопросов и ответов, спрашивающий пытается установить истину зороастризма и получает наставления от самого Духа мудрости, который провозглашает: “Сперва я, природная мудрость, была с Ормаздом. И создатель Ормазд создал, и сохраняет, и направляет божества-язата творений земли и неба и все прочие творения благодаря силе... природной мудрости” (Дадестани-Меноги-Храд LVII, 4—5). Затем Дух мудрости просвещает спрашивающего относительно основных догм веры, указывает моральные принципы, которыми он должен руководствоваться в жизни, и сообщает краткие сведения о традиционных знаниях в различных областях, извлеченные из Авесты. В изложении делается особый упор на дуализм. “Божества-язата не дают человечеству ничего, кроме блага, Ахриман и дэвы — ничего, кроме зла” (Дадестани-Меноги-Храд LII, 15). В числе непременных обязанностей верующим предписывается молиться трижды в день, “обратившись лицом к Солнцу и Михру, движущимся вместе”, отмечать праздники-гахамбары, заключать браки-хведода, поклоняться божествам-язата и воздерживаться от почитания изображений (Дадестани-Меноги-Храд LIII, 3; IV, 5; II, 93). Это они должны делать на средства, заработанные собственным усердным трудом. Верующие из этих же средств обязаны давать приют странникам, помогать беднякам и оказывать благодеяния всем добрым людям (Дадестани-Меноги-Храд IV, 6—8; II, 42—44).



ПОСВЯЩЕНИЕ В СИМВОЛЫ
 
ARTДата: Суббота, 19.04.2008, 15:47 | Сообщение # 35
Admin
Группа: Администраторы
Сообщений: 1582
Статус: Offline
Эта книга, написанная простым и понятным языком, явно предназначалась мирянам, я есть свидетельства других источников о том, что в сасанидское время образованные миряне глубоко интересовались проблемами веры. В небольшом сочинении “Хосров-уд-Редаг” (“Хосров и паж”) изображается Хосров, спрашивающий юношу из хорошей семьи (он сын знатного отца, а мать — дочь первосвященника) о его познаниях для того, чтобы проверить пригодность молодого человека быть пажом.

Ответы юноши свидетельствуют о том, что он гурман, знаток музыки и поэзии, духов и цветов, любитель женщин и ценитель лошадей, "и живо воссоздают обстановку изысканной роскоши. Вместе с тем молодой человек демонстрирует знакомство с религией: “В должное время меня послали в школу (фрахангестан), и я был очень прилежен в учении: выучил Ясну и Хадохт, Яшты и Вендидад наизусть, как священник, и прослушал Зэнд, отрывок за отрывком. А мои навыки в письме таковы, что я пишу охотно и быстро и ценю красоту письма” (Bailey, 1943, с. 160). Фрахангестан, видимо, был общей школой (фраханг — “воспитание”), отличавшейся от специализированной школы для жрецов — эрбадестан или школы для писцов — дибирестан.

Слова литературного героя подтверждаются примером из действительной жизни, а именно историей о Михрам-Гушнаспе, знатном персе, принявшем христианство и под именем Гиваргиса погибшем мученической смертью в 614 г. при Хосрове II. Со стороны отца Михрам-Гушнасп связан родством с сасанидской царской семьей, а его мать — дочь первосвященника. Он рано осиротел, и его воспитывал дед по отцовской линии, который, хотя и был мирянином, с детских лет обучал мальчика (как повествует xpистианский биограф) “персидской словесности и религии магов, так что уже в семь лет он мог читать наизусть Ясну и держать барсом... таким образом, что рассказы о его способностях побудила Царя царей Хормазда (сына Хосрова I) пригласить его ко двору и заставить прочитать что-нибудь из религии магов. Он незамедлительно это исполнил”. Царь был доволен и назначил его пажом; позднее юноша благочестиво заключил брак-хведода, взяв в жены свою сестру (Hoffman, 1880, с. 93—95).
Религиозные обряды

Сестра Михрам-Гушнаспа вряд ли была так же образованна, как и ее брат. Женщины вообще не имели возможности учиться искусству письма, но, видимо, богатые, знатные дамы слушали не только баллады поэтов и сказки, но и назидательные сочинения, читавшиеся вслух домашним священником. Источники позволяют предполагать, что знать и видное духовенство имели много общего в отношении религии, так как первые, обладая свободным временем, могли выучить священные тексты и исполнять обряды, которые составляли профессиональные обязанности вторых. Ничего почти не известно о средних классах — о торговцах, ремесленниках и мелких землевладельцах; иногда в литературе упоминаются и бедняки, и ясно, что их религиозная жизнь, какими бы благочестивыми и осведомленными во всем они ни были, оставалась более простой. Например, они никогда не употребляли барсом, наличие которого цари и знать считали необходимым для некоторых совершавшихся ими неофициальных богослужений. Указывается, что богослужение бедняков могло тем не менее быть даже более достойным, чем у царей. Об этом рассказывается в истории о том, как однажды Хосров Аноширван пышно праздновал шестой праздник-гахамбар, пригласив на пир всех подданных — и знатных, и простых. Ему приснилось, что больше заслуг приобрел бедняк, который не смог прийти на пир. Не имея средств, он продал створку двери, чтобы отметить праздник “насколько мог хорошо”, и, таким образом, лишил себя необходимого (в чем у царя не было нужды), но почтил бога (Dhabhar, c. 325).

Одним из предписаний веры, которое исполнялось всеми, но с различным тщанием, был особый обычай, именовавшийся “взятие вадж”. Вадж (по-персидски бадж) значит “слово” или “изречение”. Обычай заключался в произнесении авестийских мантр (молитв, изречений) перед тем, как заняться чем-нибудь в течение дня, например перед едой, сном или купанием, а также перед исполнением каких-либо религиозных ритуалов. За “взятием вадж” следовало молчание, а в конце произносилась другая мантра. Цель этого обычая — окружить любой поступок надежной защитой из священных слов, эффективность которых могла бы быть нарушена, если бы они прерывались обычной речью.

Соответствующее действие могло быть и чем-то вроде священнодействия, подобно еде или питью, или же просто таким делом, во время которого совершающий его подвергается риску попасть под влияние злых сил. От исполнявшего обычай требовалась строгая внутренняя дисциплина. Однако имеется масса свидетельств, что этот обычай неукоснительно выполнялся и царями, и простыми людьми, причем иногда даже в чрезвычайных обстоятельствах — во время бегства от врага. Как объяснил один зороастриец византийскому императору, если верующий не исполнит обычай “взятия вадж”, то не захочет выпить “и капли воды, даже страдая от жажды (Шахнаме IX, с. 34).

Когда византийский князь пытался обманным путем заставить Хосрова II примириться с христианской религией, то царь будто бы воскликнул: “Не дай бог мне оставить веру моих предков, избранных и чистых владык земли, и перейти в веру Христа — не совершать вадж во время еды и стать христианином!” (Шахнаме VIII, с. 310).

Законы очищения также соблюдались, очевидно, всеми — и знатными, и простыми, хотя дошедшая до нас информация об этом отрывочна (не считая собственно пехлевийских сочинений). Мы уже упоминали о том, как Вахрам V поручил свою невесту-индианку верховному жрецу храма Адур-Гушнасп для того, чтобы она подверглась очищению (несомненно, включавшему обряд-барашном), прежде чем войти в его семью. У Сасанидов среди цариц и наложниц было много иноземных женщин, включая иудеек, христианок и тюркских язычниц, и хотя, видимо, им не возбранялось придерживаться их собственной веры, но эти женщины все обязаны были, подобно дочери индийского царя, соблюдать зороастрийские законы очищения для того, чтобы не нарушать ритуальную чистоту царя. Христианские авторы сообщали, что в “религии магов” наибольшее значение придавалось тому, чтобы женщины во время месячных содержались отдельно и не смотрели на огонь или свечу. Когда сестра и жена Михрам-Гушнаспа приняла христианство, она ознаменовала свое отречение от веры предков тем, что взяла в руки жаровню с огнем во время месячных, швырнула ее на землю и растоптала угли ногами, тем самым совершив, с точки зрения зороастрийца, двойной смертный грех (Braun, 1915, с. 99).

Причины, по которым эта женщина сменила веру, не были ни интеллектуальными, ни духовными. Заболев, она тщетно совершала возлияния и молилась божествам-язата. Затем она решила поститься по-христиански и одновременно исцелилась и обратилась в христианство. Сам Михрам-Гушнасп был убежденным христианином и проявил себя яростным и опасным противником старой веры. Между ним и неким магом произошел будто бы нижеследующий диспут (Braun, 1915, с. 109). Маг заявил:

— Мы никоим образом не считаем огонь богом, мы только молимся богу посредством огня, так же как вы молитесь кресту.

Михрам-Гушнасп сказал:

— Но мы не говорим, как вы говорите огню: “Мы молимся тебе, крест, бог”.

Маг заметил:

— Это не так.

Но хорошо обученный Михрам-Гушнасп привел примеры из текстов и сказал:

— Так говорится в вашей Авесте, что это бог.

Загнанный в угол, маг изменил свое прежнее мнение и сказал:

— Мы поклоняемся огню потому, что он той же природы, как Ормазд.

Михрам-Гушнасп заметил:

— У Ормазда есть все то же, что и у огня?

— Да, — ответил маг.

— Огонь сжигает помет и конский навоз, короче говоря, все, что попадает в него. Поскольку Ормазд той же природы, то истребляет ли он все так же, как огонь? — сказал Михрам-Гушнасп.

Затем Михрам-Гушнасп спросил:

— Почему вы не поклоняетесь огню, пока он находится скрытым в камнях, дереве и других предметах? Вы же сначала зажигаете его, а потом молитесь ему, Между тем вы сперва делаете его достойным поклонения, а без вас он не таков. Но все это не имеет значения; ведь огонь не может отличать мага, который приносит ему жертвы, от человека, который не поклоняется ему, он горит одинаково для обоих.

Маг, как рассказывается далее, будто бы после этих нападок умолк, но власть была на его стороне, и в конце концов Михрам-Гушнаспа умертвили по приказу царя.

Зороастрийская церковь, пользующаяся поддержкой короны, управляла жизнями верующих во всех отношениях, а то, что духовенство и толковало, и приводило в исполнение законы, придавало ему громадное влияние Некоторые судебные дела, приводимые в своде законов “Мадигани-Хазар-Дадестан”, говорят о беззастенчивом использовании духовенством своей власти за счет мирян. Одно из таких дел (Мадиган 31)54 заключается в том, что некто оставил все свое имущество жене и детям, “о впоследствии — возможно, на смертном одре его уговорили ревностные священнослужители — и он сделал другое завещание, оставив все свое имущество на содержание священного огня, так что его семья должна была пользоваться в качестве попечителей только незавещанными доходами с имущества. Он умер, не успев подписать второго завещания, и его жена и дети стали наследниками.
54Ср.: Сасанидский судебник. Ер., 1973, с. 92—93.

Какие-то люди, возможно Дивани-Кирдаган (букв “Совет дел” — сасанидское ведомство, занимавшееся благочестивыми учреждениями), передали дело в суд, я было вынесено такое решение: “Поскольку поддержание священного огня обязательно, имущество должно быть отобрано у жены и детей и передано в пользу священного огня... (Хотя завещание) не скреплено печатью, приговор на деле не против него”. Хотя у нас нет причин предполагать, что жрецы-законоведы сасанидской Персии не стремились быть справедливыми и честными, но дела подобного рода показывают, как порой трудно было мирянам добиться объективного рассмотрения своих дел в церковном суде, который склонен отдавать предпочтение духовному.

Священный огонь, упоминаемый в судебном деле, — Адурог (“Огонек”), его можно было поддерживать на сравнительно небольшие средства. Большие же огни, такие, как Аташ-Вахрам, не только требовали ухода, но и потребляли массу топлива, потому что должны были ярко гореть на протяжении всех двадцати четырех часов. В иудейском тексте, относящемся к тому времени, единоверцы упрекают одного раввина за то, что тот продал принадлежавший ему лес храму огня. К концу сасанидского периода, несомненно, древняя государственная религия с многочисленными великими святилищами, с ее сложными обрядами и ритуалами, вкладами на заупокойные службы, пожертвованиями и приношениями стала крупным потребителем богатств страны.



ПОСВЯЩЕНИЕ В СИМВОЛЫ
 
ARTДата: Суббота, 19.04.2008, 15:47 | Сообщение # 36
Admin
Группа: Администраторы
Сообщений: 1582
Статус: Offline
Последние годы зороастрийского Ирана

Несмотря на изнурительные войны, сасанидская Персия продолжала оставаться чрезвычайно богатой. Хосров Аноширван провел долгие годы в сражениях и добился мира на границах, положив конец нападениям эфталитов, но сам пал в бою против Византии. Считается, что его сын Хормизд IV (579—590) был еще более справедливым правителем, чем отец: он проявил полную терпимость по отношению к своим подданным-иноверцам.

Ниже приводятся слова из письма, будто бы написанного им зороастрийским жрецам, когда последние убеждали его начать преследования христиан: “Так же как наш царский трон не может стоять на двух передних ножках, не опираясь на задние, так и наше государство не может быть устойчивым и безопасным, если мы будем возбуждать гнев христиан и приверженцев других религий, которые не придерживаются нашей веры. Поэтому прекратите беспокоить христиан, но прилежно старайтесь делать добрые дела, так чтобы христиане и приверженцы других религий, увидев это, похвалили бы вас за это и почувствовали бы влечение к нашей вере” (Noldeke, 1879, с. 268).

Несмотря на всю свою справедливость, Хормизд IV разгневал, однако, одного из своих могущественнейших полководцев — Вахрама Чобена, происходившего из знатного парфянского рода Михран. Вахрам восстал, и Хормизд IV был убит. Другая партия возвела на престол сына Хормизда IV — Хосрова II, но род Михран претендовал на происхождение от Аршакидов, и на этом основании Вахрам утверждал о своем наследственном праве на власть. Это событие, случившееся в последние полвека правления Сасанидов, показывает, как упорно противился Иран персидской пропаганде о “незаконности” Аршакидов. Вахрам получил значительную, поддержку, и последовал целый год сражений, прежде чем Хосров с помощью византийского императора Маврикия сумел победить Вахрама и захватить престол. Его правление, продолжавшееся с 591 по 628 г., было последним продолжительным и прочным царствованием этой династии. Оно отличалось великолепием и щедрыми пожертвованиями на нужды религии. Средства на это были частично получены в результате ряда успешных войн против Византии (в которые Хосров ввязался после убийства его друга Маврикия в 602 г.), снискавши царю прозвище Парвез (“Победоносный”).

В гроте у Таки-Бустан возле Хамадана Хосров II высек последний сасанидский рельеф со сценой вступления на престол. Здесь он изображен принимающие диадему верховной власти из рук Ормазда. Сзади царя стоит Анахид, ставшая к концу правления Сасанидов божеством-покровителем династии, и символически льет мировые воды из небольшого кувшина. Хосров II прославился своим благочестием и усердием в учреждении священных огней, и он же (как сообщалось позднее) назначил двенадцать тысяч жрецов служить в храмах огня по всему царству. Некоторые другие его благочестивые дела приводятся в Шахнаме. Известно, что он особенно почитал огонь Адур-Гушнасп и носил горящие угли этого священного огня перед своим победоносным войском в качестве палладия55. В 623 г. Хосров II провел много дней в молитвах в святилище Адур-Гушнасп, но пока он пребывал там, счастье от него отвернулось. Император Ираклий вторгся в Иран и в результате опустошительной военной кампании захватил и разграбил храм Адур-Гушнасп. Очевидно, жрецам удалось перенести священный огонь в безопасное место, но захватчики разоряли святилище и бросили в находившееся там озеро трупы людей и животных.
55Палладий - в древней Греции изображение вооруженного божества, хранившего от врагов.

Иран оправился после поражения, и святилище был восстановлено. Подняли из руин и грандиозную внешнюю каменную стену. Теперь она возвышалась вдоль самого края холма на высоту 15 метров, толщина ее была около трех метров. В стене насчитывалось 38 башен, расположенных в ряд на расстоянии выстрела из лука друг от друга для лучшей защиты самого священного огня. Стоимость сооружения была огромной, его руины до сего дня свидетельствуют о богатстве и могуществе зороастрийской церкви в VII в. и о религиозном рвении последнего великого сасанидского царя.

Хосров умер в 628 г., пав жертвой мятежа своих же военачальников. В Шахнаме рассказывается о том, как царь, догадавшись, что последний час близок — его убьют, помылся, надел чистые одежды, “взял вадж”, произнес формальное покаяние и, таким образом, встретил смерть телесно чистым и духовно благостным (Шахнаме IX, 34). Его любимая жена, христианка Ширин, пожертвовала всем своим имуществом на благо его души, передав храмам огня щедрые дары (Шахнаме IX, 40). Хосрову II наследовал его сын Кавад II, правивший всего шесть месяцев, а затем одно краткое царствование следовало за другим с претендентами и контрпретендентами, убийствами, кровопролитиями и внутренними распрями. Короткое время престол занимали две царицы, а в 632 г. корона была водружена на голову юного Йездигерда III; его правление вначале было многообещающим, но именно в то время зороастризм претерпел величайшее из всех бедствий — завоевание Ирана арабами.
Заключение

Много написано западными учеными о предполагаемой бесплодности зороастризма в то время, и часто создается такое впечатление, что к седьмому столетию эта древняя религия была настолько мумифицирована обрядностью и формализмом, что потребовался лишь один удар меча завоевателей, чтобы уничтожить ее. Такое толкование в значительной степени обязано, однако, предубеждениям, возникшим благодаря последующей окончательной победе ислама. Несомненно, и средневековое христианство было бы истолковано аналогичным образом, если бы сарацины и турки сумели покорить Европу. Однако данные местных и иноземных источников свидетельствуют о том, что в то время зороастризм был сильной религией мощного государства, способной внушать преданность и богатым, и бедным, религией, которая в ясных и простых выражениях ставила перед своими приверженцами цель в жизни и давала четкие указания, как ее достичь. Зороастрийcкое учение придавало людям надежду и силу, оно предлагало не только правила поведения, но и полноценную духовную жизнь, включавшую много радостных обрядов, смягчавших строгость дисциплинарных требований. Это была жизнеутверждающая вера, а не религия отказа от мира. Она действительно томилась под бременем древнего возраста, обусловившего сохранение многих архаичных концепций и обычаев, которые представляли серьезные интеллектуальные проблемы для ученых и богословов. Вряд ли они волновали верующих, которых если и беспокоило что-то, то скорее всего поборы духовенства.

К концу сасанидского периода Иран, несомненно, был также переполнен духовенством, как и Европа перед Реформацией; любого — и богатого, и бедного — могли силой заставить оплачивать религиозные службы, обряды очищения и покаяния, предназначенные для спасения его души. Последующая история веры показывает, что большинством мирян эти сборы и обязательные взносы воспринимались как вклад в борьбу добра против сил зла. Но были, наверное, и такие, которые столкнувшись с жадными и недобросовестными жрецами, стремились, так же как и многие средневековые христиане, сбросить духовенство со своей спины. После многочисленных церковных и ритуальных преобразований, происшедших в течение этого периода, зороастризм созрел для реформы. Он был готов к тому, чтобы возвратиться к более простым обычаям прежних времен, когда каждый человек мог надеяться на обретение спасения в зависимости в основном от своих собственных способностей. Но вместо живительного ветра реформации, придающего вере новую жизнь и силу, на зороастризм обрушился губительный ураган воинствующего ислама.



ПОСВЯЩЕНИЕ В СИМВОЛЫ
 
ARTДата: Суббота, 19.04.2008, 15:47 | Сообщение # 37
Admin
Группа: Администраторы
Сообщений: 1582
Статус: Offline
ГЛАВА X. Под властью халифов
Завоевание Ирана арабами

Еще до того как Йездигерд III взошел на престол, арабы-мусульмане, одержимые фанатизмом и жаждой наживы, стали нападать на богатые страны, граничившие с их пустынями. В 636 г. они опустошили византийскую провинцию Сирию и вскоре после этого двинулись в Месопотамию, где столкнулись с войсками Сасанидского Ирана при Кадисии56. Упорное сражение продолжалось с переменным успехом несколько дней, но в конце концов арабы победили и захватили прославленную сасанидскую столицу Ктесифон. Еще две ожесточенные битвы открыли арабам путь на Иранское нагорье и сокрушили сопротивление Сасанидской империи.
56Кадисия находилась на краю безводной Сирийской пустыни, к юго-востоку от Евфрата (территория современного Ирака).

Йездигерд III убегал все дальше и дальше, спасаясь от преследования медленно продвигавшихся в течение нескольких лет арабских войск; отдельные провинции и города сопротивлялись арабам, подчинялись, восставали, вновь покорялись еще более жестоко и, наконец, сдавались. К тому времени, когда Йездигерд III был убит, на далеком северо-востоке, в Мерве, в 652 г. арабы владели уже большей частью Ирана, хотя сражения в более отдаленных областях продолжались до начала VIII в.

Арабы завоевывали Иран совсем не так, как это делал Александр Македонский, а в соответствии со следующими стихами Корана: “Сражайтесь с теми, кто не верует в Аллаха и в Последний День, не запрещает того, что запретили Аллах и Его посланник, и не подчиняется религии истины, — из тех, которым ниспослано писание, пока они не дадут откупа своей рукой, будучи униженными” (Коран IX, 29). Завоевание было предпринято, таким образом, не столько для того, чтобы обратить неверных, а для того, чтобы подчинить их и расширить сферу влияния ислама.

Считается, что под “людьми писания”, называвшимися также “людьми завета”, или зимми57, Мухаммед подразумевал иудеев, христиан и сабиев 58, которые имели приверженцев среди арабов. Мусульманские войска предоставляли им тройной выбор — смерть, ислам или уплата дани. Прочим неверным теоретически предлагалось только два выбора — смерть или принятие ислама. С завоеванными зороастрийцами, исходя из их большой численности, приходилось обращаться как с зимми (несмотря на сомнения, что они являются “людьми писания”, преобладавшие в течение столетий). Когда завоевание с его убийствами, обращением в рабство, грабежами и разрушениями закончилось, были заключены соглашения на местах, наподобие нижеследующего договора: “[арабскому предводителю] выплачено 500 тысяч дирхемов от населения Рея и Кумиса59 с условием, что он не будет никого из них убивать или обращать в рабство, не разрушит ни один из их храмов огня, что они будут приравнены в налоговом отношении к жителям Нехавенда” (Балазури II, 4). Арабы переняли сасанидскую налоговую систему с ее поземельным и подушным (названным арабами джизйа) налогами; последний и был превращен в специальный налог на неверных и в средство их унижения. “В руководстве обязанностей государственного служащего даются следующие указания по сбору подушного налога... Зимми... обязан стоять, уплачивая налог, а чиновник, получающий его, сидит. Зимми нужно дать почувствовать, что он занимает, когда платит налог, более низкое положение...В определенный день он лично отправляется к эмиру, назначенному для сбора подушного налога. Эмир сидит на высоком престоле. Зимми предстает перед ним, протягивая подушный налог на ладони. Эмир берет налог так, что его рука наверху, а рука зимми — внизу. Потом эмир бьет его по шее, а тот, кто стоит рядом с эмиром, грубо прогоняет зимми прочь... Народ допускается на это зрелище (Tritton, 1970, с. 227).
57Арабское зимми означает “находящийся под защитой у мусульман”.
58Сабии - упоминаемое в Коране название точно неидентифицируемой иудейско-христианской секты.
59Рей (древняя Para) — город неподалеку от нынешнего Тегерана; Кумис — область к востоку от Рея.

Постепенно выработались законы и ограничения, регулировавшие жизнь зимми и подчеркивавшие их полностью приниженное положение; все же при первых правоверных халифах, если зимми платили налоги и соблюдали законы, они были по большей части предоставлены самим себе. Так, Абу Бакр приказывал: “Если провинция или народ признают тебя, то заключи с ними соглашение и держи свое обещание. Пусть они руководствуются своими законами и установленными обычаями, собирай с них дань так, как договоришься с ними. Оставь им их религию и землю” (Tritton, 1970, с. 137). Далее законоведы утверждали, что только мусульмане могут быть полностью нравственными, а неверных можно оставить в их беззакониях, пока они, разумеется, не досаждают своим повелителям. От каждой зависимой

общины требовалось избрать представителя, с которым могли бы иметь дело мусульманские должностные лица, и в такой огромной стране, как Иран, должно было быть множество таких местных руководителей. Что касается зороастрийцев Ирана, то Сасаниды, по-видимому, хорошо выполнили свои обязанности, и организованная община с верховным главой, пребывающим в Парсе, сохранялась после арабского завоевания. При последующих халифах засвидетельствован титул Худинан пешобай — “Глава [обладающих] благой верой” — для арабов, вероятно, просто “Глава магов” или же (более презрительно) “Глава гебров”. (Слово гебр60, означающее, возможно, “неверный”, в Иране стало применяться специально в отношении зороастрийцев.)
60Персидское слово габр - “гебр, неверный, зороастриец” считается старым заимствованием из арабского кафир — “неверный” (предлагаются и иные объяснения, возводящие слово габр к иранским корням). Русское гяур — “иноверец (у мусульман)” заимствовано через турецкий язык из персидского.

Иран после арабского завоевания
Побуждения и препятствия к принятию ислама

Многие зороастрийцы, оказавшись подчиненными и униженными, могли продолжать по-прежнему исповедовать старую веру. Ужасы завоевания остались позади, но участь древней религии в ее столкновении с исламом была уже решена. Власть и мирские привилегии принадлежали теперь победоносным поклонникам Аллаха, и, очевидно, постоянный приток новообращенных, порой добровольно, порой насильно, присоединялся к новой вере, потому что, хотя официально проводилась политика равнодушного презрения к неверным, всегда находились мусульмане, стремившиеся обращать в свою веру и готовые использовать для этого любые средства.

Так, сообщается, что после завоевания Бухары предводитель арабов Кутейба трижды обращал жителей города в ислам, “но они (повторно) отрекались и становились неверными. В четвертый раз, когда он сражался и захватил город, он установил там ислам с большим трудом. Он вселил ислам в их сердца, а (их религию) всеми способами затруднил... Кутейба счел нужным приказать жителям Бухары отдать половину домов арабам, чтобы те жили вместе с ними и знали об их настроениях. Тогда они были бы обязаны стать мусульманами... Он построил мечети и искоренил следы неверия и убеждений огнепоклонников. Он воздвиг большую мечеть и велел жителям молиться в ней по пятницам... На этом месте был храм... Он повелел объявить: „Кто придет на пятничную молитву, тому я дам два дирхема”” (Наршахи, 10—11). Население городов, в которых поселились арабские наместники, было особенно подвержено таким принуждениям; один за другим большие городские храмы огня превращались в мечети, а горожан заставляли принимать ислам или спасаться бегством.

Одним из обычных побуждений для принятия ислама было предоставление свободы рабу, который становился мусульманином (а многих персов арабы обратили в рабство). Других побуждала отказываться от старой веры унизительность сборов подушного налога, что вызывало негодование сборщиков. “Мне стало известно, — писал один арабский наместник местному должностному лицу, — что жители Согда.... не стали искренними мусульманами. Они приняли ислам только для того, чтобы избежать подушного налога. Расследуй это дело и узнай, кто обрезан, исполняет все предписания веры, искренен в своем обращении в ислам и может читать стихи Корана. Такого человека освободи от налога”.

Сообщается, что в результате этого расследования семь тысяч согдийцев отказались от исповедания ислама (Dennet, 1950, с. 120—121). Но если человек формально становился мусульманином, отрекаться было уже опасно, так как законоведы считали, что наказанием за отречение является смерть. Дело, представленное на рассмотрение Худинан пешобая в IX в., начинается: “Человек, снявший свой пояс-кусти, раскаялся через год. Но он не может снова надеть кусти из-за страха за свою жизнь...” (Ривайат Адурфарнбага LII). Кусти был явным внешним признаком приверженности старой вере. Табари рассказывает, что арабские сборщики налогов в VIII в., издеваясь над зороастрийцами, срывали с них священные пояса и в насмешку наматывали им на шею.

Хотя многие обращения в ислам были вынужденными или же продиктованными личной выгодой, дети новообращенных вырастали уже в лоне новой веры, с детства учась произносить арабские молитвы вместо авестийских, и с каждым поколением число иранцев, не знающих иной веры, кроме ислама, возрастало.

Среди новообращенных, в свою очередь, были такие, которые сами становились ярыми пропагандистами новой религии или для того, чтобы приобрести поддержку большего числа людей, или же просто из миссионерского рвения, ведь не все, кто принимал ислам, поступали так из корыстных соображений или по принуждению. Одни были уверены в том, что победа мусульманского оружия доказывает правильность мусульманского учения, а другие поддавались уговорам религиозно настроенных арабов. Учение раннего ислама привлекало простотой, а некоторые важнейшие представления, например вера в ад и рай, в конец мира и в День Суда, взяты из зороастризма, а потому хорошо знакомы, так же как и некоторые мусульманские обряды: пятикратная ежедневная молитва (тоже заимствованная из зороастризма), отрицание изображений, обязанность давать подаяние.

Все это сопровождалось поразительно простой религиозной жизнью, не нуждавшейся в жрецах. Принимая ислам, зороастриец разом освобождался от многих церемоний и обязательств, которые от колыбели до могилы привязывали его к жрецам; для людей мыслящих привлекательность заключалась еще и в том, что, будучи новой религией, ислам еще не успел разработать свою собственную жесткую схоластическую догматику, а потому меньше сковывал независимое мышление. Женщины тоже, хотя в дальнейшем они во многом проиграли от ислама, сразу же почувствовали преимущества новой веры, освобождавшей их от соблюдения законов очищения, столь строго стеснявших их в обыденной жизни.

И все же многое удерживало иранцев от принятия семитской религии. На поверхностном уровне это обычаи и привычки, верность религии предков, которая по сути своего учения и нравственному значению нисколько не уступала в величии новой вере. Ислам был чужим, навязанным грубыми завоевателями, учением со священным писанием на иностранном языке. Он принес обычаи, непривычные для иранцев: обрезание, законы о чистом и нечистом мясе61, воздержание от вина, поклонение далекому священному камню — Каабе.



ПОСВЯЩЕНИЕ В СИМВОЛЫ
 
ARTДата: Суббота, 19.04.2008, 15:49 | Сообщение # 38
Admin
Группа: Администраторы
Сообщений: 1582
Статус: Offline
61Имеется в виду мусульманский запрет на мясо свиней и некоторых других животных, а также птиц, то есть деление пищи на “дозволенную (по шариату)” и “запретную”.

На более глубинном уровне обращение означало изменение дуалистической религии, заключавшейся в почитании мудрого существа, действия которого были полностью справедливы и доступны пониманию, на веру, требовавшую подчинения непостижимому, всемогущему богу, веления и намерения которого оставались за пределами человеческого разумения. Это коренное отличие мусульманского и зороастрийского богословия отражается в манерах моления: если зороастриец стоит, выпрямившись, перед милостивым господом, то мусульманин падает перед Аллахом на колени, касаясь земли лбом62.
62Во время земного поклона (сэдждэ), составляющего непременный элемент каждой молитвы-намаза, следующие части тел должны касаться земли: пальцы ног, колени, ладони рук, нос и лоб.

Зороастризм с его объяснением мирских горестей, с его твердой верой в индивидуальное и всеобщее спасение в день Страшного Суда имел свои сильные стороны, и зороастрийские жрецы были в состоянии с такой же твердостью противостоять мусульманам, с какой они ранее противились проповеди христиан. Теперь ислам пользовался поддержкой светской власти, и дискуссия всегда могла внезапно закончиться казнью противника.

Даже для самого ничтожного зороастрийца, обращавшего больше внимания на привычные обряды, чем на теологию, оказалось достаточно много утрат в отказе от старой религии. Нужно было отречься от многочисленных добрых божеств, к которым зороастрийцы прибегали за помощью, и пренебречь их святилищами. Вместо празднования священных дней со многими радостными обрядами в обиход вошли пятничные молитвы и проповеди в мечети перед лицом каменной кыблы63 вместо ярко пылающего пламени. Неудивительно поэтому, что Иран по большей части оставался зороастрийским при первых четырех правоверных халифах (632—661).
63Кыбла - направление на Мекку, лицом к которой следует обращаться при совершении намаза; в мечетях кыбла отмечается арочной нишей — михрабом (из кирпичей, камня).

Затем власть в мусульманском мире захватили Омейяды (661—750), которые перенесли свою столицу в Сирию. Период их правления называют эпохой арабского империализма, и в это время не чувствовалось давления на покоренные народы с целью обращения их в ислам, исключая краткое царствование набожного Омара II (717—720). Тем не менее яркий пример насилия показал в то время арабский наместник Ирака, который назначил специального уполномоченного для надзора за разрушением храмов огня по всему Ирану, независимо от договорных обязательств. Руководствуясь полученными указаниями, уполномоченный пощадил священные огни тех храмов, прихожане которых смогли откупиться от него достаточной суммой денег. Так, сообщается, что ему удалось набрать сорок миллионов дирхемов, что свидетельствует о большом количестве существовавших храмов огня и о преданности молившихся в них верующих.
Ислам укореняется в Иране

Внезапный удар по старой религии был нанесен при Омейядах, когда в правительственных учреждениях использование среднеперсидского языка и пехлевийского письма заменили арабским. Это преобразование, введенное около 700 г., подчеркивало прочность арабского присутствия в стране и принуждало к широкому распространению знания арабского, священного языка ислама. Распространение арабского языка воздвигло еще одну преграду между иранцами-мусульманами, которые охотно изучали свой священный язык, и зороастрийцами, питавшими отвращение ко всему исламскому.

Арабский язык вскоре стал и языком изящной словесности, на него был переведен ряд среднеперсидских сочинений. Наиболее известным тружеником на ниве перевода был Розбех, сын Дадоя, прозванный “Увечным” (ал-Мукаффа)64, который неохотно принял ислам и служил в правительственной канцелярии по сбору налогов в Басре. Одним из сочинений, переведенных им на арабский язык, стала великая сасанидская хроника — Хвадай-Намаг (“Книга царей”), которую впоследствии мусульманские историки выборочно использовали как основу для составления своих описаний мировой истории. Древние мифы и героические предания, сохраненные зороастрийскими жрецами, лишены религиозных ассоциаций, так что знатные иранские роды, принявшие ислам, могли продолжать возводить свое происхождение к героям иранских исторических хроник, не возбуждая подозрений в своей приверженности новой вере. Так было подорвано защитное прикрытие зороастризма — уникальность его связей со славным прошлым Ирана.
64Розбех - писатель и переводчик, принявший имя Абдаллаха и известный как ибн ал-Мукаффа, родился в 724 г. и был казнен в 759 г.

Еще один удар последовал, когда иранцы-мусульмане сумели создать предание, согласно которому ислам предстал как частично иранская религия (каковой он и являлся в очень отдаленной перспективе), и национальная гордость тем самым была удовлетворена. В этом предании фигурировал исторический персонаж, перс Салман ал-Фариси, который отрекся от зороастризма в пользу христианства, а затем примкнул к Мухаммеду и стал членом его семьи. Воздействие его влияния могло быть сильно преувеличено иранскими мусульманами. Еще одним важным элементом иранизации ислама стала легенда о том, что Хусейн, сын Али (четвертого праведного халифа) и внук Мухаммеда от дочери последнего Фатимы, женился на пленной дочери сасанидского царя по имени Шахрбану (“Госпожа страны”). Это полностью вымышленная фигура, имя которой восходит, видимо, к культовому эпитету Ардвисуры Анахид. Шахрбану будто бы родила Хусейну сына, четвертого шиитского имама. Шииты или “партия” Али65 предъявляли претензии на то, что власть в халифате по праву принадлежит Али и его потомкам, но незаконно отобрана у них Омейядами. Многие новообращенные иранцы примкнули к шиитам, что позволило им оказывать сопротивление Омейядам с их жестокими поборами и узким арабским национализмом и поддерживать притязания сасанидского царского дома и его наследников через Шахрбану, а следовательно, не одни только зороастрийцы оставались патриотами, верными традициям прошлого.
65Название одного из двух главных направлений ислама (суннизм и шиизм) происходит от слов “ши'ат Али”, то есть “партия Али”.

В VIII в. движение шиитов усилилось, поддерживаемое сторонниками рода Аббасидов, соперников Омейядов, и наконец переросло в открытое восстание, которое привело к победе Аббасидов в 750 г. Новые халифы, опиравшиеся в основном на поддержку иранцев, проявляли по отношению к ним особую благосклонность. В своей столице Багдаде они возродили традиции сасанидского двора и правили с царственным великолепием, сохраняя династию, по крайней мере номинально, вплоть до 1258 г. Персы при новом правительстве занимали много государственных постов, и широкие возможности преуспеть в жизни, открывшиеся перед иранцами-мусульманами, сделали еще более явной всю невыгодность приверженности зороастризму. Антагонизм между арабами и неарабами исчез, а между мусульманами и немусульманами усилился. Тем не менее в зороастрийских книгах на протяжении столетий сохранялось прежнее выражение, что принять ислам — значит “стать неиранцем (анер)”, что было своего рода ругательством.

Аббасиды не только возродили пышность сасанидского двора, но и подражали сасанидскому авторитаризму в религиозных делах. (В этом и других подобных случаях можно только догадываться о той роли, которую сыграли зороастрийские жрецы, ставшие мусульманами.) Аббасиды начали свое правление с преследования еретиков, и хотя их рвение было, разумеется, направлено больше против сектантов-мусульман, чем против презренных зимми, но более суровые меры они принимали и против иноверцев. Все же зороастрийцы оставались еще достаточно многочисленными для того, чтобы их глава Худинан пешобай продолжал пользоваться уважением и некоторым влиянием.

Позднее при Аббасидах один из зороастрийских жрецов, занимавших этот пост, даже принимал участие в религиозном диспуте при халифском дворе. Это произошло во время правления свободомыслящего халифа Мамуна, завоевавшего себе иронический титул “Повелителя неверных”. Но даже он энергично поощрял распространение ислама и приказывал своим военачальникам в Хорасане совершать набеги на соседние области против народов, еще не принявших новую вару. Из-за жестокости по отношению к неверным и чрезмерного покровительства мусульманам-персам Аббасиды оказались на деле смертельными врагами зороастризма, и именно в период их правления ислам укоренился и начал процветать повсеместно в иранских странах. Одновременно ислам все более и более зороастрианизировался, усваивал элементы зороастризма, заимствуя похоронные ритуалы, законы очищения, развивая культ святых вместо почитания божеств.

Шииты также придумали образ, заменивший в их мечтах и стремлениях фигуру Спасителя. Разочарованные тем, что Аббасиды не восстановили власть потомков Али, шииты продолжали рассматривать их как истинных имамов или вождей, наделенных особой божественной благодатью, наподобие царственной благодати-Хварэна. Из девяти имамов, ведших свое происхождение от Хусейна (предположительно от брака с Шахрбану), восемь погибли насильственной смертью, но девятый, как считалось, чудесным образом исчез в 878 г. Он и есть “скрытый”, или “ожидаемый”, имам, который, подобно Спасителю, появится в конце времен, восстановит истинную веру и наполнит землю справедливостью. Такие изменения и заимствования облегчали пути к вероотступничеству, упрощая для иранцев принятие семитской религии.
Зороастрийцы Ирана IX в.



ПОСВЯЩЕНИЕ В СИМВОЛЫ
 
ARTДата: Суббота, 19.04.2008, 15:50 | Сообщение # 39
Admin
Группа: Администраторы
Сообщений: 1582
Статус: Offline
В IX в., спустя семь поколений после арабского завоевания, зороастрийцы все еще составляли существенное меньшинство населения, и кое-что о них сообщается мусульманскими авторами, главным образом аббасидскими должностными лицами. Так, Абу-Зейд ал-Балхи писал об области Фарс (древнем Парсе): “Зороастрийцы сохранили книги, храмы огня и обычаи времен своих царей благодаря непрерывавшейся преемственности; они придерживаются древних обычаев и соблюдают их согласно своей религии. Нет больше другой страны, где бы зороастрийцы были бы столь многочисленны, как в Фарсе, потому что эта область является средоточием их владений, обрядов и религиозных книг” (Nyberg, 1958, с. 9).

Соседний Керман стал преимущественно мусульманским впервые при Саффаридах (869—903), и в конце X в. все еще было много зороастрийцев в области Джибал66. Далее к северу в городах Табаристана (где Гушнасп когда-то оказывал сопротивление Ардаширу) местная династия сохраняла старую религию до середины IX в., когда князь Мазьяр поднял восстание в отчаянной попытке возвратить прежние порядки67. Восстание подавили, а в 854 г. другой правитель Табаристана подчинился наконец требованиям халифа “разорвать зороастрийский пояс и принять ислам” (Ибн Исфандияр, с. 157).
66Джибал - гористая область в центральной части Ирана, включавшая города Хамадан, Рей, Исфахан.
67Восстание табаристанского князя Мазьяра относится к 839 г. Впоследствии Табаристан (современный Мазендеран) подпал под власть Тахиридов.

В это время еще можно было увидеть храмы внушительных размеров, в которых продолжали гореть священные огни. На северо-западе страны за огнем Адур-Гушнасп, который находился в святилище, расположенном на вершине холма, ухаживали до середины Х в., а на юго-востоке священный огонь Каркой поддерживался до XIII в. Географ Казвини оставил описание этого храма. Оказывается, у него был двойной купол, увенчанный рогами животного, напоминающий гигантского быка. Казвини писал о многочисленных служителях этого вечного огня. Жрецы благоговейно поддерживали его сухой древесиной тамариска. При этом они прикрывали рты и пользовались серебряными щипцами.

По истории общины IX в. имеются также и зороастрийские источники, ведь значительную часть дошедшей до нас пехлевийской литературы составляют произведения, сочиненные или переработанные именно в то время — в первые столетия мусульманского господства, когда зороастрийцы еще сохраняли средства и способности для какой-либо творческой деятельности. Ею руководили сами Худинан пешобаи, из сочинений которых их можно определить как членов одной семьи.

Представители ее занимали пост главы зороастрийской общины более ста пятидесяти лет. Первым стал известен Адурфарнбаг Фаррохзадан, выдающийся религиозный деятель, живший при халифе Мамуне (813—833) и искусно защищавший зороастризм на диспуте при его дворе. Ему наследовал его второй сын Зардушт, который, как предполагают, поверг в уныние свою общину, отрекшись во время правления Мутаваккиля (847—861) и став одним из приближенных халифа. Так ли это было или нет, но его сын Вахрамшад остался непреклонным, и он дважды упоминается в качестве авторитета по зороастрийским законам. Должность Худинан пешобая затем досталась его сыну Гошнджаму. У последнего было четыре замечательных сына, один из которых, Манушчихр (расцвет его деятельности относится примерно к 881 г.), наследовал пост отца.

Сохранилось три письма, написанных Манушчихром (к сожалению, сложным, запутанным стилем), а также его сочинение Дадестани-Диниг (“Религиозные решения”), в котором разбираются вопросы мирян относительно религии и богослужения. “Религиозные решения” проливают свет на трудности, которые испытывала община в те времена. Так, миряне спрашивают Манушчихра: почему верующим выпало на долю столько зла и почему именно добрые страдают? Насколько тяжелы грехи тех, кто отрекается от религии поклонения Мазде ради “чужеземной и злой веры”? Позволительно ли вести куплю и продажу с неверующими “неиранцами”? Становятся очевидными увеличивающаяся бедность общины и трудности, которые она испытывает в поисках достаточного количества ученых жрецов.

Манушчихр поучает, выносит решения и призывает верующих твердо придерживаться законов религии так как последние были истолкованы авторитетами древности. Он глубоко убежден в том, что зороастризм сумеет выжить и исполнить свое назначение как носитель божественного откровения лишь тогда, когда будет строго хранить традиции и избегать изменений и приспособленчества. Эта его уверенность ясно выражена в письмах Манушчихра, вызванных намерением младшего брата, Задспрама, сократить обряд очищения-барашном. Основное возражение против этого нововведения по мнению Манушчихра, заключается в том, что ему недостает законности, а потому проведенное новым способом очищение недействительно. Манушчихр был потрясен самонадеянностью Задспрама, осмеливавшегося вводить такое новшество по своей инициативе. Он настаивал на том, что в религиозных обрядах нельзя ничего изменять не только без его одобрения, но и без согласия других видных зороастрийцев эпохи. Должны быть совещания и соглашения между “жрецами, являющимися главами и вождями общин... членами советов из различных провинций” (Послание Манушчихра I, IV, 12, 14). Свидетельство ясно указывает на то, что зороастрийцы еще держались вместе. Различные местные общины явно надеялись на руководство персидского верховного жреца, и Манушчихр мужественно прилагал усилия для того, чтобы отразить “наказания и несчастья” и предотвратить незаконный захват храмов огня для превращения их в мечети — но это, очевидно, безжалостно продолжалось.

Отступление Задспрама от традиций, видимо, этим и ограничилось. Он считался усердным ученым, и его единственное сохранившееся сочинение “Избранное” (“Визидагиха”) свидетельствует о том, что в целом Задспрам был консервативен. Это сочинение — тексты, отобранные большей частью из Зэнда, н касаются они четырех тем: космогонии и космологии, жизни Зороастра, физиологии и психологии людей и, наконец, эсхатологии. Выбирая отрывки, автор стремился привлекать такие места из источников, в которых цитировались греческие ученые, и пытался привести все в соответствие с зороастрийской схоластической традицией. Этим его космографический раздел отличается от соответствующей части Бундахишна, растянутой компиляции из Зэнда, которая была переделана и расширена племянником Задспрама — Фарнбагом Ашавахиштом. Сравнение двух этих сочинений с работами арабских географов IX в. показывает, что древние мифы препятствовали развитию зороастрийской науки.

Бульшая часть других дошедших до нас сочинений IX в. связана в основном с практикой. Они касаются ритуала, законов чистоты, права или повседневных обрядов, или же авторы в них пытаются дать ответ на затруднительные ситуации и проблемы своего времени. Так, есть несколько небольших книг для мирян, включающих простые положения веры или же повествующих о таких предметах, как символизм кусти, действенность и значение разных религиозных служб. В этих книгах жрецы, пытаясь укрепить мирян против тех, кто обращает их в другую веру, вновь и вновь призывают верующих повторять: “Я не должен сомневаться...” Все эти сочинения написаны на среднеперсидском языке (свободном от арабских заимствований) трудным пехлевийским письмом, но если их читали вслух, то, конечно, миряне легко понимали текст.

Некоторые из них и сами писали и читали на пехлеви, и один из них, Марданфаррох, сочинил в IX в. “Рассеивающее сомнение объяснение” (Шканд-гуманиг-Визар) — тщательно обоснованную книгу в защиту веры. В ней автор разъяснял, что, сравнив учение зороастризма с другими верами, он убедился в основополагающей истине откровения Зороастра, поскольку оно призывает человека поклоняться Творцу, заботящемуся обо всех своих семи творениях. Не Творец причиняет страдания своим творениям, как это, по мнению Марданфарроха, приписывали всемогущему богу иудеи, христиане и мусульмане. Он отрицает также пессимистический дуализм манихейства и приходит к выводу, что только убеждения зороастризма приемлемы для справедливых и разумных людей.

Доказательства истинности учения приводятся и в Динкарде (“Деяниях веры”) — самом длинном из существующих пехлевийских сочинений. Эта огромная компиляция (написанная, к сожалению, по большей части таким же трудным слогом, как и письма Манушчихра) сначала была начата известным Худинан пешобаем Адурфарнбагом Фаррохзаданом, затем переработана и расширена его потомком Адурбадом Эмеданом, который, вероятно, занимал ту же должность в конце IX в. Она содержит разнообразный материал, а в конце включает краткое изложение содержания девятнадцати книг Большой Авесты и детальный анализ трех из них.

Сасанидская Авеста включала двадцать одну книгу, но Адурбад утверждает, что в его время одна из них была полностью утрачена — то есть имеется в виду и авестийский текст, и комментарий (Зэнд), — а от другой книги сохранился лишь авестийский текст, краткого изложения которого он не приводит. Можно только предполагать, как произошла эта утрата. Персидский список Большой Авесты хранился, возможно, в библиотеке какого-либо крупного религиозного учреждения в Парсе, вероятнее всего при храме Адур-Анахид в царственном Истахре, а Истахр сильно пострадал во время арабского завоевания. Он покорился арабам только после “ожесточенного сражения, применения осадных машин и убийства вследствие этого сорока тысяч персов и уничтожения большинства знатных семейств вместе с вождями воинства, укрывшимися там” (Балазури II,с. 389). Город остался опустошенным и безлюдным, и Масуди, посетивший его в IX в., описывал руины величественного храма огня с большими колоннами, стенами и рельефами (Масуди, с. 1403). Священный огонь, по сообщению Масуди, зороастрийцы унесли, а если им к тому же необходимо было спасать и священные книги, то нечего удивляться происшедшим утратам.

Среди двадцати сохранившихся книг Авесты был Вендидад, который претерпел теперь любопытное превращение, так что чтение его целиком стало частью ночного богослужения. Эта служба совершалась (в особенности после чьей-либо смерти) с целью изгнания сил тьмы, поэтому добавление к ней авестийского “Закона против дэвов” воспринималось, вероятно, как усиление ее действенности. Это единственный случай, когда жрецу разрешается пользоваться письменным текстом—все остальные части богослужения должны быть выучены наизусть. Возможно, обычай был введен для того, чтобы подтвердить зороастрийскую претензию быть “людьми книги” и тем самым избегать, жестоких преследований. Длинное ночное богослужение стало называться просто “служба Вендидада” или, короче, “Вендидад”.
Зороастрийцы Ирана Х в.

Это нововведение позднее и было сделано в Парсе. Такое заключение можно сделать из того факта, что, когда отцы-основатели общины парсов (происходившие из Хорасана, то есть с территории древней Парфии) в начале Х в. покидали Иран, они даже не взяли с собой рукописи Вендидада. Копии были им присланы из Ирана позднее. Мало известно о том, какие события заставили эту небольшую группу зороастрийцев покинуть родину и искать свободы вероисповедания в других странах.

По-видимому, они приняли такое решение во времена особенно трудные для зороастрийцев, когда стали возникать местные иранские династии, все ревностно мусульманские и довольно независимые. Среди них были Саманиды в Хорасане (874—999), претендовавшие на происхождение от Вахрама Чобена. (Сам Саман, как рассказывают, сменил зороастризм на ислам к концу VIII в., переубежденный аббасидским наместником Хорасана.) Вероятно, во время правления Саманидов группа зороастрийцев, жившая первоначально в городке Санджан, расположенном на юго-западе Хорасана, отчаявшись обрести мир и справедливость, отправилась на юг к порту Хормузд в Персидском заливе, где они в конце концов раздобыли корабль, чтобы перебраться за море. Согласно парсийским преданиям, переселенцы — мужчины, женщины и дети — провели девятнадцать лет на острове Див, прежде чем в 936 г. окончательно высадиться на побережье Гуджарата.

В течение столетий контакты между этими переселенцами “парсами”, или “персами” (так гуджаратцы, по давней традиции, называли всех приезжавших из Ирана), и зороастрийцами, оставшимися на родине, были эпизодическими. Однако понятно, что общие черты двух общин восходят к обычаям, характерным для всех зороастрийцев Ирана до миграции парсов. Так, религиозная терминология обеих общин (в отношении ритуальных сосудов, священных участков и т.д.) содержит примесь арабских слов, что свидетельствует об интенсивном влиянии арабского языка нa разговорный персидский после двух с половиной столетий мусульманского господства. В обеих общинах слово фэреште (“ангел”) обычно заменяет слово язад (“божество”), несомненно, в результате попыток отвергнуть мусульманские обвинения в многобожии. В обеих общинах не употребляется больше простой термин мог для жреца; любой священнослужитель низшего порядка, подготовленный для совершения основных религиозных церемоний, называется эрбад (парси эрвад). Звание мобад применяется по отношению к тем, кто прошел высшую подготовку, а верховного жреца называют дастур (“облеченный властью”).



ПОСВЯЩЕНИЕ В СИМВОЛЫ
 
ARTДата: Суббота, 19.04.2008, 15:50 | Сообщение # 40
Admin
Группа: Администраторы
Сообщений: 1582
Статус: Offline
Обе общины воздвигают покрытые сверху камнем башни, на которые кладут покойников. Эти башни называются старым словом дахма. Первое упоминание таких построек встречается в письме, написанном около 830 г. Худинан пешобаем Адурфарнбагом Фаррохзаданом зороастрийцам Самарканда, которые спрашивали его, как им следует поступать, пока строится новая дахма, а старая повреждена. Он ответил: “Пока не построена новая дахма, когда кто-либо умрет, нужно положить на поверхности старой дахмы маленькие камни, в углу, и на них поместить тело с [соответствующими] церемониями” (Dhabhar, 1932, с. 104—105).

Очевидно, обычай возведения погребальных башен имел широкое распространение в то время, но он, видимо, не древнее исламского периода, потому что, как кажется, не было никаких установленных традиций, определяющих использование этих башен. Возведение башни не позволяло видеть трупы, и предотвращало возможное раздражение мусульман (которые всегда готовы были напасть на зимми); в то же время высокое сооружение защищало мертвых от осквернения. Ранние башни в Иране и Индии были простыми, массивными зданиями круглой формы с высоким парапетом, заслонявшим каменную площадку. Там не сооружали постоянной лестницы, на похоронах использовали приставные лестницы, для того чтобы затруднить доступ вверх. В Иране, в некоторых общинах, обитавших вблизи гор, вершину холма ограждали высокой глухой стеной из сырцовых кирпичей.

В Х в. богатый зороастриец из Рея построил на холме дахму с большими трудностями и за немалые деньги, но в тот день, когда постройка была завершена, мусульманский служитель ухитрился на нее взобраться и прокричал с ее стен призыв к молитве. Под этим предлогом здание присвоили себе мусульмане (Сийасат-наме, с. 172). Мусульмане никак не могли использовать сооружение, но “травля габров” стала популярным развлечением, продолжавшимся в течение столетий, ею увлекались и халифы, и высшие сановники, и невежественный люд. Так, в Хорасане находилось известное зороастрийское святилище, где рос огромный кипарис68, посаженный, по парфянскому преданию, самим Зороастром. Халиф Мутаваккил срубил это глубокочтимое дерево в 861 г., несмотря на отчаянные мольбы зоро-астрийцев, чтобы получить древесину для строительства нового дворца. Но к тому времени, когда караван верблюдов, на котором переправляли дерево, доплелся до Ирака, Мутаваккил уже умер, убитый собственным сыном, что в глазах зороастрийцев было заслуженным возмездием.
68По всей видимости, здесь речь идет о древовидном можжевельнике или арче (Juniperus sp.), более распространенных и аборигенных для Хорасана представителях семейства кипарисовых.

Мучить собак — тоже один из способов досаждать зороастрийцам. В первоначальном исламе нет никаких следов враждебного отношения к собаке как к нечистому животному (теперь это мнение широко распространилось среди мусульман). В Иране такое отношение к собаке, видимо, поощрялось в связи с тем необыкновенным уважением, которое проявляли зороастрийцы этому животному. Вероятно, дурное отношение к собаке (подобно снятию пояса-кусти или плевку в огонь) являлось внешним признаком обращения в новую веру. Множество мучений, причиненных этим животным мусульманами в течение столетий, служат печальным примером жестокостей, к которым приводит религиозное соперничество.

Создание среднеперсидских сочинений пехлевийским письмом фактически прекратилось к Х в. С того времени зороастрийцы писали на современном родном языке, то есть на новоперсидском, с его арабскими заимствованиями, при помощи арабского алфавита. Поздние сочинения в основном являются вторичными и состоят и повторений и новых формулировок наставлений, и религиозных текстов, так как с неумолимым уменьшением численности в общине происходило истощение и материальных богатств, и интеллекта. (Был принят суровый закон, по которому один зороастриец, принявший ислам наследовал все имущество семьи, а его собратья лишались наследства.)

Непродолжительный период, когда Буиды установили свою власть над большей частью Ирана, зороастрийцы жили относительно спокойно. Эта династия претендовала на происхождение от сасанидского царя Вахрама V и была несколько милостивее к старой вере. У Буида Адуд-ад-Доула будто бы даже некоторое время секретарем оставался маг, а арабская надпись, высеченная на камнях в Персеполе, сообщает, что, когда в 955 г. этот правитель посетил тамошние развалины он заставил Марасфанда, мобада из Казеруна в Фарсе прочитать ему пехлевийские надписи. В Казеруне тогда преобладало зороастрийское население, и в начале XI там даже был зороастрийский правитель по имени Хоршед. Однако при исламе зороастрийцы никогда не жили в полной безопасности; в 979 г. в Ширазе произошло побоище между мусульманами и зороастрийцами, “в котором многие из последних были убиты, а их дома сожжены” (Tritton, 1970, с. 131).

В X в. один иранский вельможа в Хорасане (вероятно, как явствует из имен его родословной, правнук зороастрийца) созвал четырех ученых зороастрийских жрецов для переписки версии хроники Хвадай-Намаг пехлевийского письма на арабское, которая и была вершена в 957 г. Этот переписанный текст стал основой для поэмы Фирдоуси “Шахнаме”, завоевавшей огромную популярность и оживившей древние эпические предания и для зороастрийцев, и для мусульман. В результате сасанидская пропаганда распространилась окончательно по всей зороастрийской общине, так что и парсы (предки которых происходили с территории древней Парфии) стали считать, так же как и иранские зороастрийцы (происходящие в основном от персов), что Аршакиды незаконно захватили царство и предали забвению веру, которая сохранилась только благодаря “законным” и “правоверным” Сасанидам.

Во время передышки при Буидах община вновь обрела силы заняться календарем. Религиозный Ноуруз все еще праздновался первого числа месяца Адур, но добавлявшийся для совпадения этой даты с днем весеннего равноденствия дополнительный месяц, который должен был бы быть интеркалирован при Хосрове Парвезе, из-за войн и переворотов был пропущен, и Адур постепенно все отставал и отставал, так что к Х в. стал зимним месяцем. Это отставание привело к тому, что в 1006 г. первый день месяца Фравардин снова фактически совпал с днем весеннего равноденствия, и в этом году религиозный Ноуруз тоже праздновали 1-го Фравардина, а пять дней Гат были передвинуты назад, в конец месяца Спэндармад, и соответственно перешли все празднества-гахамбары. Парсы произвели те же изменения в календаре, общаясь, видимо, по суше с зороастрийцами в Систане. Для общины зороастрийцев Ирана это были последние календарные изменения вплоть до XX в.

Несколько ранее выдающийся мусульманский ученый Х в. перс Абд-аль-Джаббар (главный судья столицы Буидов Рея) усилил нападки на старую веру. Хотя в своих писаниях он вкратце упоминает об ортодоксальном зороастризме, основную полемику направляет он против зурванитов. Последние, беспомощные в своем богословии, казались более уязвимыми—ведь если, как утверждает Абд-аль-Джаббар (Monnot, 1974, с. 267), допустить, что бог (то есть Зурван) сотворил того, кто является первопричиной всякого зла (то есть Ахримана), то почему нельзя считать, что бог, как всемогущий творец, сотворил зло? Такова была его точка зрения как мусульманина.

Положение зурванитов в период после арабского завоевания оставалось в общем трудным. Ни следа этой ереси нет в сочинениях Манушчихра и его бра Задспрама, и необходимо специальное исследование чтобы обнаружить признаки зурванизма в каких-либо сочинениях других представителей этого семейств. Можно полагать, что руководство общиной попало персидским первосвященникам, которые отвергли ересь, выдвигавшуюся сасанидскими царями и их верховными жрецами. Мирянин Марданфаррох также ни словом не упоминает о зурванизме. Тем не менее зурванитское учение оживленно обсуждается в “Китаби-Уламаи-Ислам (“Книге мусульманских ученых”). Этот трактат, написанный на новоперсидском языке, составлен, видимо, начале XII в. Он содержит изложение для неких ученых мусульман зороастрийского учения в довольно темных и абстрактных выражениях, сделанное тогдашним Мобадан мобадом.

Существуют две версии этого сочинения, и в обеих из них время, называемое Заман, изображается как первопричина, благодаря которой “и Ормазд, и Ахриман были созданы” (Dhabhar, 1932, с. 452). Мобадан мобад признает, однако, что на этот счет среди зороастрийцев есть много различных мнений. Возможно, в наступавшие жестокие времена зороастрийцы оставили умозрительные рассуждения и община снова сплотилась вокруг первоначальных традиционных представлений полном разделении добра и зла. Зурванизм был, видимо, неизвестен парсам (как и следовало ожидать, поскольку они происходят с парфянского северо-востока В позднейших иранских сочинениях зурванизм едва упоминается, хотя один персидский жрец попытался окончить дело миром следующим объяснением: “Зороастр спросил Ормазда: „Когда мир был создан, что (уже) существовало?” Ормазд ответил: ,,В то время Я существовал и Ахунвар”. Ахунваром называли Зурвана” (Dhabhar, 1932, с. 438).
Завоевание Ирана тюрками и монголами

“Книга мусульманских ученых” была сочинена накануне нового страшного бедствия, до того, как над Ираном разразилась еще более ужасная буря. IX и Х века называют персидской интермедией, периодом “между арабами и тюрками”. В начале XI в. тюрки-сельджуки вторглись из Средней Азии в Хорасан, затем наводнили Иран и свергли все местные династии. Утвердившись в Иране, они с энтузиазмом приняли ислам. О зороастрийцах под владычеством Сельджукидов (1037—1157) известно мало, но многие, наверное, погибли во время завоевательных войн или же были насильно обращены в ислам в эти жестокие времена, когда “все пути были закрыты, кроме пути Мухаммеда”. После этого последовало еще более жестокое монгольское завоевание, покончившее и с Сельджукидами, и с поддерживавшимися ими аббасидскими халифами в Багдаде.

Монгольские орды безжалостно уничтожали все, что попадало им под руку; мусульман, зороастрийцев, иудеев и христиан убивали поголовно и без разбору. Это была катастрофа, “искры от которой разлетались вдаль и вширь, а боль была всеобщей”. О разорении Ирана монголами современный историк писал: “Потери, понесенные мусульманской наукой, никогда вновь не достигшей прежнего уровня, не поддаются описанию и превосходят все, что можно представить: были не только полностью уничтожены тысячи бесценных сочинений, но из-за большого количества ученых людей, либо погибших, либо едва спасших свои жизни, сама традиция истинной учености... была почти разрушена” (Browne, 1906, с. 463). Зороастрийцы пострадали не меньше, и именно тогда, должно быть, пропали последние большие собрания священных книг, включая все копии сасанидской Авесты. Все еще сохранявшиеся большие храмы огня, наподобие огня Каркой в Систане, были разрушены тогда же.

Через полстолетия после завоевания монгольский хан Газан (правил с 1295 по 1304 г.) стал мусульманином, и новообращенные монголы снова пополнили ряды последователей ислама, которые их деды так беспощадно сократили. Для зороастрийцев, ставших убывающим меньшинством, когда уже разразилась буря, такого пополнения поредевших рядов не последовало, им пришлось испытать лишь новые страдания от религиозного пыла новообращенных. К счастью, Фарс во время его покорения монголами избежал разгрома69. Вокруг городских оазисов на севере этой области, около Йезда и Кермана, и группировались теперь зороастрийцы, находя здесь последние бастионы, в которых они могли бы еще сохраниться, проживая в бедности и безвестности.
69 Правитель Фарса атабек из династии Салгуридов Абу-Бакр ибн Саад Занги (правил во второй четверти XIII в.) спас свою вотчину, откупившись от монголов огромной суммой. Фарс остался единственной областью Ирана, уцелевшей во время монгольского нашествия.



ПОСВЯЩЕНИЕ В СИМВОЛЫ
 
ARTДата: Суббота, 19.04.2008, 15:50 | Сообщение # 41
Admin
Группа: Администраторы
Сообщений: 1582
Статус: Offline
ГЛАВА XI. При ильханах, раджах и султанах
Спасение зороастрийцев

При монгольских ильханах для иноверца лучшим способом спастись было не привлекать к себе внимания. Вероятно, в конце XIII или начале XIV в. Мобадан-мобад со своими жрецами нашел убежище в возможно более далеком месте — маленьком селении под названием Туркабад, расположенном на краю равнины к северо-западу от Йезда. Это был самый отдаленный населенный пункт, расположенный в неприветливой, окруженной горами местности вдали от города Йезда с его мусульманским правителем. Неподалеку, в горах, находилось святилище, посвященное “Госпоже Парса”, то есть Ардвисуре Анахид, что могло повлиять на выбор именно этого места.

Кроме того, два огня Аташ-Бахрам перенесли в соседнее селение Шарифабад и поместили в небольшие дома, построенные из сырцового кирпича, ничем не отличающиеся от обычных сельских. (С этих пор все священные огни, какими бы святыми они ни были, содержались скромно, а величественные купола возвышались теперь лишь над мусульманскими мечетями.) Один из них известен до наших дней как огонь Адур-Хара, что является новоперсидской формой имени Адур-Фарнбаг, и нет никаких причин сомневаться в том, что это и есть действительно один из трех великих огней древнего Ирана. Другой огонь, называемый просто Аташ-Бахрам, был даже более любим и почитаем, и, может быть, это Адур-Анахид, спасенный, по сообщению Масуди, из храма в Истахре и помещенный в этом глухом укрытии. В III в. Адур-Анахид отдали на попечение Кирдэра, и, возможно, он оставался с тех пор по наследству под присмотром сасанидского верховного жреца, так что этот огонь поместили неподалеку от убежища, избранного Мобадан мобадом (который теперь стал, с упадком своего мирского величия, известен верующим под еще более почетным титулом первосвященника Дастуран дастура). Эти два огня (ныне объединенные) — древнейшие из сохранившихся зороастрийских священных огней и, вероятно, непрерывно горят значительно более двух тысяч лет.

Впоследствии селения Туркабад и Шарифабад образовали вместе духовный центр зороастрийцев в Иране, и, очевидно, о них писал в XVIII в. французский купец Шардэн (Chardin, 1735, с. 183): “Их главный храм находится около Йезда... Это великий храм огня... и также оракул и академия. Там они передают свою веру, свои поучения и упования. Первосвященник их живет там всегда, не покидая его. Его зовут Дастур дастуран. У первосвященника есть несколько жрецов и учеников, составляющих нечто вроде семинарии. Магометане позволяют, потому что это не привлекает внимания, и им дают щедрые подарки”. Эти “подарки” делались, возможно, от имени всей общины зороастрийцев; позже сообщалось, что “паломничество в Йезд — это обязательный долг, и никто из них [зороастрийцев] не может не исполнить его по крайней мере раз в жизни. Тогда они подносят подарки верховному жрецу” (Drouville, 1828, с. 210).

Для удовлетворения нужд паломников в Шарифабаде были учреждены два великих святилища в честь божеств-язата. Одно, расположенное поблизости от священных огней, посвящалось Михру, владыке огня и покровителю культа, а другое, находившееся в поле, — Тештару (Тиштрйи), божеству дождя. Святилища были пустыми, поскольку сасанидское иконоборчество победило еще до прихода арабов. Ежегодно в определенное время совершалось паломничество к святилищу “Госпожи Парса” (Бану-Парс). Оно представляло собой священную скалу на берегу горного потока, рядом с неиссякаемым источником. Здесь совершались жертвоприношения и моления а соответствии с древней традицией молиться на возвышенных местах, описанной Геродотом в V в. до н.э. В горах вокруг Йезда находилось еще четыре святых места, служивших объектом ежегодных паломничеств.

Селения в округе оставались, должно быть, еще преимущественно зороастрийскими, когда Дастуран дастур основал здесь свою резиденцию. Большое число зороастрийцев обитало и в самом городе, и в оазисе вокруг Кермана, в 150 милях к востоку, в местности лишь чуть-чуть менее изолированной и пустынной, чем окрестности Йезда. В керманской общине имелся свой собственный Дастуран дастур, который признавал верховную власть первосвященника в Йезде. Далее, к востоку от Кермана, зороастрийцы жили еще в Систане, но из-за последовавшего позднее исчезновения систанской общины никаких сведений о них не сохранил Еще удивительнее то, что по-прежнему зороастрийцы обитали в Хорасане, этом постоянном месте вторжений и массовых расправ, но после Х в. ничего уже не слышно о старой религии в Азербайджане, на северо-западе, по всей видимости, община прекратила свое существование при Газан-хане, сделавшем своей столицей Тебриз.
Переписывание и хранение рукописей

Историю общины зороастрийцев того периода можно, разумеется, лишь предположительно реконструировать, ведь начиная с этого времени мусульманские историки не упоминают о зороастрийцах, численность которых уменьшилась до того, что они не имели более никакого политического или общественного значения. Архивы самих зороастрийцев в основном умалчивают о монгольском времени, и главным источникам информации служат колофоны рукописей.

Жрецы, удалившиеся в Туркабад и Шарифабад, очевидно, забрали с собой все книги, которые им удалось спасти, а затем прилежно переписывали их, и зороастрийцы Кермана поступали аналогичным образом. Из Авесты они сумели сохранить а основном литургические части, то есть те разделы, которые постоянно использовались при богослужениях, вместе с их пехлевийским переводом и толкованием (почти во всех случаях). Литургические тексты целикам включали теперь Вендидад, м древнейшая дошедшая до нас авестийская рукопись — копия Вендидада, переписанная в оплоте парсов — Камбее в Гуджарате в 1324 г. с рукописи, написанной в Систане в 1205 г., то есть до монгольского нашествия, специально для приезжего парсийского жреца.

Одна из старейших и важнейших групп рукописей Ясны с пехлевийским переводом восходит к копии, сделанной Хошангом Сиявахшем из Шарифабада в 1495 г., а он, в свою очередь (если колофон правильно расшифрован), переписал ее с рукописи, сделанной в 1280 г. Авестийский текст последней рукописи может быть прослежен (опять же не обращая внимания на неясности пехлевийских колофонов) до копии, сделанной неким Дадагом Махйаром Фаррохзаданом, возможно, как полагают, племянником Худинан пешобая IX в. Такие рукописи, очевидно, передавались в семьях по наследству, а потому они избежали уничтожения, постигшего собрания рукописей при храмах. Точно так же сохранялись и пехлевийские сочинения. Так, некий Рустам Михрабан переписал Арда-Вираз-Намаг в 1269 г., а его праправнук Михрабан Кей-Хосров скопировал эту и другие принадлежавшие прапрадеду рукописи в XIV в. Оба эти жреца посетили парсов в Индии, так что упоминание их имен служит хорошим поводом для того, чтобы оставить иранских зороастрийцев, переживавших тяжелые времена, и обратиться к более счастливой участи их переселившихся собратьев.
Основатели общины парсов

По парсийским преданиям, отцы-основатели их общины высадились на побережье Гуджарата на западе Индии в день Бахман месяца Тир, в 992 г. эры Викрамы70, что соответствует 936 г. н.э. (Hodivala, 1920, с. 70—84). В местной письменности X—XI вв. цифра 9 могла изображаться знаком, очень похожим на современную цифру 7, а потому дату читали как эра Викрамы 772 (716 г. н.э.), что и привело к путанице в хронологии парсов. (Неверная дата, т. е. 716 г. н.э., все еще широко распространена.)
70Эра Викрамы, летосчисление по которой было наиболее популярно в Северной Индии, начиналась в 56 г. до н.э.

До этого парсы провели почти два десятилетия на острове Див, где местные жители говорят на гуджарати, и затем сумели изложить свою просьбу местному радже из династии Силхара,, правители которой славились веротерпимостью и приглашали чужеземцев селиться на их землях и заниматься торговлей и ремеслами. Раджа разрешил парсам жить на морском побережье, там, где они высадились. Парсы и основали на том месте поселение, которое назвали Санджан, в честь своего родного города в Хорасане. Главным источником по истории небольшой общины является “Киссаи-Санджан” (“Сказ о Санджане”), эпическая поэма, сочиненная на основе устных преданий парсийским жрецом Бахманом в 1600 г. [переведена в (Hodivala, 1920, с. 94—117)]. В поэме рассказывается, как спустя некоторое время после высадки парсы смогли возжечь священный огонь Аташ-Бахрам. Они послали гонцов по суше назад в Хорасан, чтобы доставить ритуальные предметы, необходимые для церемонии освящения огня, в частности ниранг71 и пепел от горящего огня Аташ-Бахрам. Таким образом их новый огонь получил связь со священными огнями родной страны. В “Сказе о Санджане” утверждается, что жрецы, бывшие среди первых поселенцев, оказались хорошо подготовленными для выполнения своих обязанностей, потому что “несколько жрецов и мирян праведной жизни прибыли сюда” (Hodivala, 1920, с. 106).
71Ниранг - самое действенное, по убеждению зороастрийцев, средство ритуального очищения, приготовлявшееся из мочи белых бычков, которых в течение семи дней поили чистой водой и кормили свежей травой, произнося над ними специальные молитвы. Затем семь жрецов в течение шести ночей читали над мочой священные тексты. Освященный ниранг сорок дней хранили под землей.

Поселение Санджан, несомненно, привлекало других зороастрийцев, возможно и из Ирана, и тех, кто еще раньше нашел себе убежище в Индии. Санджанский огонь Аташ-Бахрам оставался единственным священным огнем у парсов в течение последующих примерно 800 лет, но в основном жрецы и миряне молились и исполняли обряды перед огнем своих домашних очагов так, как это делали их предки в древности до введения храмовых культов огня. Отчасти это можно приписать бедности и, возможно, хорасанским обычаям, потому что в Хорасане местные священные огни не играли такой большой роли, как в Западном Иране.



ПОСВЯЩЕНИЕ В СИМВОЛЫ
 
ARTДата: Суббота, 19.04.2008, 15:51 | Сообщение # 42
Admin
Группа: Администраторы
Сообщений: 1582
Статус: Offline
“Затем, — как вкратце излагает „Сказ о Санджане", — прошло около трех сотен лет”. За это время парсы выучились говорить на гуджарати как на родном языке, усвоили индийскую одежду, хотя и с небольшими отличиями. Парсийские жрецы продолжали одеваться во все белое, носили на голове белые тюрбаны, и миряне тоже надевали белые одежды во время религиозных церемоний. Женщины завели цветные сари, но головы прикрывали платком и дома, и на улице. По мере того как колония в Санджане все более процветала, группы мирян стали ее покидать и селиться в портах и других небольших городах, преимущественно вдоль побережья. В числе основных центров зороастрийцев предание упоминает Ванканер, Броач, Вариав, Анклесар, Камбей и Навсари.

Когда зороастрийское население в этих местах увеличивалось, они обращались в Санджан с просьбой прислать священнослужителей для совершения богослужений. Впоследствии число служителей увеличилось и они поделили работу между собой — каждый взялся обслуживать определенную группу семей мирян. Группа эта называлась пантхак, а служитель — пантхаки, и между ними была наследственная связь. Гуджаратские термины были новы, но сама система индивидуальной связи между жрецами и мирянами в основе своей была традиционной. Затем, когда жрецы объединились в свои местные ассоциации, примерно в XIII в., они решили поделить Гуджарат на пять групп, или пантх. Все побережье с севера на юг в первоначальных местах поселения обслуживали санджаны. Бхагарии (“дольщики”) обосновались в небольшом портовом городке Навсари, где парсы впервые поселились, видимо, в 1142 г. Годавры служили в обширном сельском районе, включавшем городок Анклесар. В более известном порту Броаче были бхаручи, а в Кхамбате, или Камбее, — кхамбатты; оба эти порта древние и богатые. Каждый жреческий пантх имел свой совет и управлял своими делами, но все они были связаны со своим исконным поселением Санджан благодаря наличию там священного огня Аташ-Бахрам, пепел которого необходим для обрядов очищения, да и сам огонь с первых же дней своего существования стал объектом постоянного паломничества.

Единство парсов на протяжении этих смутных столетий видно из того факта, что на каком-то этапе, очень возможно между 1129—1131 гг., когда весеннее равноденствие совпало (из-за отставания72) с первым днем второго календарного месяца, они вставили дополнительный, тринадцатый месяц для того, чтобы вернуть на место первый день первого месяца Фравардина. Тринадцатый месяц они назвали просто “Второй Спэндармад”. Реформа была проведена через 120 лет после того, как иранские зороастрийцы произвели такую же при Буидах в 1006 г. н.э., и она служит единственным подтвержденным примером фактической интеркаляции дополнительного месяца после первой, разрушительной сасанидской календарной реформы при Ардашире (хотя существуют и зороастрийские и арабо-персидские ученые труды, в которых приводятся расчеты, основывающиеся на предположении, что такие интеркаляции имели место ранее). Проведение такой реформы в Гуджарате в XII в. свидетельствует и об авторитете и просвещенности тогдашнего парсийского духовенства, а также о сплоченности общины. Подобное мероприятие более никогда не повторялось, и с того времени календари парсов и иранских зороастрийцев отставали от солнечного года, причем парсийский календарь отставал иранского еще на месяц.
72Здесь имеется в виду отставание 365-дневного календарного года от солнечного, составляющего примерно 3651/4 дня.
Парсы XII—XIV вв.

В XII в. среди парсов были ученые жрецы, о чем свидетельствуют сочинения Нэрйосанга Дхавала, санджанского священнослужителя. Расцвет деятельности этого ученого жреца приходится, как полагают, на конец XI — начало XII в. Поскольку языком общины стал гуджарати, санскрит сделался легкодоступным для ученых парсов, а благосклонное отношение индийцев привело к тому, что парсы не испытывали к санскриту такого отвращения, как иранские зороастрийцы к арабскому. В связи с этим Нэрйосанг взялся за перевод зоро-астрийских религиозных текстов на санскрит, опираясь в своей работе на среднеперсидские версии.

Для Ясны он пользовался рукописью, которая восходила к тому же оригиналу, что и рукопись, переписанная Хошангом Сиявахшем в XV в. (Geldner, 1896, с. XXXIII—XXXIV), но как он достал копию этого редкого труда —неизвестно. Парсы при переселении взяли с собой, видимо, только садэ — чисто авестийские тексты, без Зэнда — для Ясны, Виспереда и Хорд-Авесты (“Малой Авесты”). Именно эти тексты были нужны для богослужений и молитв. Все остальные писания сохранялись иранскими зороастрийцами и постепенно передавались ими своим собратьям в Индии. Санскритский перевод Ясны, сделанный Нэрйосангом, неполон, но он перевел также часть Малой Авесты и пехлевийское сочинение Меноги-Храд и труд Марданфарроха Шканд-гуманиг-Визар. Еще он транскрибировал первоначальный среднеперсидский текст ясным авестийским алфавитом, потому что допускающий различные толкования пехлевийский шрифт парсам стало читать еще труднее, поскольку среднеперсидский язык этих текстов, без труда понимавшийся носителями языка новоперсидского, теперь стал для парсов мертвым церковным языком. Поскольку такое переписывание пехлевийского текста авестийскими буквами было своего рода толкованием, то его называли па-зэнд — “по толкованию”, а потом просто Пазэнд.



ПОСВЯЩЕНИЕ В СИМВОЛЫ
 
ARTДата: Суббота, 19.04.2008, 15:51 | Сообщение # 43
Admin
Группа: Администраторы
Сообщений: 1582
Статус: Offline
Санскрит Нэрйосанга оказался, как и следовало ожидать, примитивным, Будучи скорее жрецом, чем сочинителем, он придерживался буквальных переводов (сохраняя также много специальных зороастрийских терминов). Его труд тем не менее демонстрирует весьма обширные познания и санскрита и среднеперсидского и является одним из больших достижений парсийской науки. После этого последовал упадок в изучении санскрита, совпавший с приходом в Индию войск мусульман. В 1206 г. в Дели был установлен мусульманский султанат, и в 1297 г. войска отправились оттуда для завоевания Гуджарата. Область была опустошена, гари этом более всего пострадал богатейший порт Камбей. “Жителей застигли врасплох, и возникла страшная паника. Мусульмане начали убивать и резать безжалостно направо и налево, и кровь потекла потоками” (Commissariat, 1938, с. 3). Небольшая община парсов, находившаяся там, слишком маленькая для того, чтобы о ней упоминать, должна была пострадать наравне с остальными.

Теперь Гуджаратом управляли наместники, назначавшиеся в Дели; начался период религиозной нетерпимости с введением джизйи, использовавшейся наиболее ревностными султанами как средство для обращения в ислам. Тем не менее парсам даже и тогда жилось лучше. чем их собратьям по вере в Иране, потому что они составляли лишь немногочисленную группу среди огромного количества неверных, которые могли оказывать значительное сопротивление правителям одной своей численностью. Дело осложнялось еще и там, что завоеватели принесли с собой арабо-персидскую культуру, а парсы, хотя они и полностью акклиматизировалась на новом месте, очень гордились своим персидским происхождением и иранскими традициями и относились к персидскому языку как к части своего наследия. Распространение персидского в Гуджарате в качестве языка учености в то время, возможно, и способствовало упадку знания санскрита среди парсийских жрецов. Более того в то время они стали создавать гуджаратские версии авестийских и пехлевийских произведений, основывая их на существующих санскритских переводах, и эти легко понятные тексты на разговорном языке постепенно заменяли все прочие в общем обиходе, точно так же как ранее в Иране на среднеперсидские переводы полагались больше, чем на более трудные авестийские оригиналы.

Несмотря на все невзгоды, парсы продолжали заботиться о своем священном писании. Перед мусульманским завоеванием Гуджарата иранский жрец Рустам Михрабан, переписавший на родине в 1269 г. Арда-Вираз-Намаг, посетил Индию. Сохранилась рукопись Виспереда, переписанная им в 1278 г. “в Анклесаре, в стране индийцев”. Рустам, очевидно, вернулся в Иран. В его семье сохранялись и другие переписанные им копии, доставшиеся наконец его внучатому племяннику Михрабану Кей-Хосрову, самому известному из жрецов — переписчиков рукописей. Михрабана (с его драгоценными манускриптами), в свою очередь, пригласил в Индию один мирянин, по отмени Чахил, благочестивый торговец из Камбея. Первым списком, который Михрабан там переписал, было уникальное собрание разных пехлевийских сочинений, называемое обычно “Пехлевийским Шахнаме”, потому что оно включает эпическую поэму Айадгари-Зареран (“Памятка о Зарере”) и прозаическую повесть Карнамаги-Ардашир (“Книга деяний Ардашира”). Судя по колофону, Михрабан переписал эту рукопись в 1321 г. в порту Тхана, где “торговец-парс Чахил оказал ему много почестей, уплатил за работу и снабдил бумагой”. Оттуда Михрабан отправился на север в Навсари, а затем в Камбей, где его деятельность как переписчика может быть прослежена на протяжении последующих тридцати лет.

В то время, когда Михрабан еще продолжал работать, около 1350 г., христианский путешественник, монах-доминиканец Йордан остановился в Гуджарате по дороге на Малабарское побережье и обратил внимание на парсов, о которых написал: “Есть в Индии еще один языческий народ, который поклоняется огню; они не хоронят своих мертвецов и не сжигают их, но бросают их посреди особых башен без крыш и оставляют их там совершенно неприкрытыми для птиц небесных. Они верят в две первоосновы, а именно в зло и добро, тьму и свет, предметы, о которых в настоящее время я рассуждать не намереваюсь” (Jordanus,1863, с. 21).

Вскоре после этого Делийский султанат начал распадаться и был окончательно уничтожен тюрком Тимуром (Тамерланом). Тимур, исповедовавший ислам, вторгся в Иран в 1381 г., захватив сначала Хорасан, а затем опустошил всю страну. О Систане, разоренном Тимуром в 1383 г., сообщалось: “Все, что имелось в этой стране, от глиняных черепков до царских жемчужин и от изящнейших изделий до гвоздей в дверях и стенах, — все было сметено вихрем разграбления” (Browne, 1920, с. 187). Среди пострадавших оказались и зороастрийцы, все еще проживавшие там, и походы Тимура, как утверждают предания, заставили многих из них бежать за море, в Гуджарат. Сам Гуджарат располагался, к счастью, слишком далеко на юге и непосредственно не пострадал, когда Тимур в 1398 г. направился в Индию. Он захватил Дели, опустошил страну и удалился, нагруженный добычей.

В 1401 г. мусульманский наместник Гуджарата Mузаффар-шах объявил свою независимость, и начался период междоусобной борьбы, пока он и его преемники не утвердились на престоле. Возможно, именно в этот период (точная дата неизвестна) парсы из Вариава, селения района Годавра, были убиты, согласно одному сообщению, местным индийским раджей за то, что отказались платить непомерные налоги. Богослужение памяти душ погибших — мужчин, женщин и детей — до сих пор торжественно совершается ежегодно.

В беспокойные годы начала правления Музаффаридов два хорошо известных парсийских писца, Рам Камдин и его сын Пешотан, умудрились продолжить свои мирные труды. Второй из них переписал знаменитый список Авесты в 1397 г. в Броаче, а в 1410 г. его отец скопировал рукопись, содержащую пазэндскую и санскритскую версии Арда-Вираз-Намаг. Через пять лет он переписал список различных пазэндских текстов, некоторые из них сопровождались санскритскими и старо-гуджаратскими переводами. Рам не владел большими познаниями в среднеперсидском, и его труды показывают неуклонное ухудшение понимания этого ставшего иностранным языка по мере перехода на местное наречие.
Парсы XV в.

Сопротивление индийцев власти Музаффаридов продолжалось с перерывами до середины XV в., когда на престол взошел Султан-Махмуд-Бегада (1458—1511). В 1465 г. он послал войска для подавления некоторых наиболее упорных очагов сопротивления, и считается, что именно во время этой кампании селение Санджан было разорено и разрушено. Парсы участвовали в битве. Они героически сражались бок о бок со своими индийскими благодетелями, о чем рассказывается в “Сказе о Санджане” (Hodivala, 1920, с. 108—113). Многие из парсов погибли, но жрецам удалось спасти огонь Аташ-Бахрам и благополучно перенести его в пещеру на “горе по имени Бахрот”, уединенно возвышавшейся в четырнадцати милях от Санджана. Здесь, под защитой джунглей и моря, жрецы хранили огонь в течение последующих двенадцати лет, а затем, когда страсти поутихли, перенесли его в Бансда, городок, расположенный в пятидесяти милях от побережья, но все же в пантхе Санджана, где маленькая община парсов почтительно и радостно приняла его. Там огонь оставался в течение двух лет, и зороастрийцы приходили к нему на поклонение “из всех областей, где жили люди этой чистой веры. Так же как раньше люди отправлялись... в прославленный Санджан, точно так же парсы приходили теперь в Бансда... с многочисленными приношениями” (Hodivala, 1920, с. 113).

Среди паломников был и один из известных в парсийской истории людей, богатый мирянин из Навсари, по имени Чанга-Аса. Автор “Сказа о Санджане” величает его древним иранским титулом дахйувад — “владыка страны”, переводя так, очевидно, гуджаратское слово десаи (как если бы оно значило “землевладелец”). Автор называет его также давар — “судья”, “магистрат” — и пишет, что “он не мог перенести того, чтобы вера оказалась преданной забвению... Он дал денег из своих богатств тем, у кого не было рубашки-судра и пояса-кусти”. Чанга-Аса совершил паломничество в Бансда во время сезона дождей, когда туда было трудно пройти через джунгли. Вскоре после возвращения он созвал собрание анджомана Навсари и предложил пригласить жрецов Санджана перенести священный огонь в Навсари, на побережье. (Поддерживать сообщение по морю тогда было легче, чем по суше.) Жрецы Санджана согласились. Тогда служители пантха Бхагариа в Навсари приготовили “прекрасный дом” для огня, где благополучно его установили. Описанием этого события Бахман, приходящийся прапрапрапраправнуком одному из жрецов Санджана, хранившему священный огонь, и заканчивает “Сказ о Санджане”.

Огонь Аташ-Бахрам около четырнадцати лет не имел, таким образом, постоянного обиталища. В течение этого времени его, видимо, держали в металлическом сосуде, так называемом афринагане; последний используется обычно для горящих углей при богослужении. Так была нарушена традиция водружать священный огонь на каменный алтарь в виде колонны, а вместо этого для огня сделали большой металлический сосуд, напоминающий по форме афринаган, и в нем поместили Аташ-Бахрам в новом храме в Навсари. Этот случай послужил прецедентом, и в дальнейшем такие металлические сосуды использовались для всех священных огней, которые учреждались парсами.



ПОСВЯЩЕНИЕ В СИМВОЛЫ
 
ARTДата: Суббота, 19.04.2008, 15:51 | Сообщение # 44
Admin
Группа: Администраторы
Сообщений: 1582
Статус: Offline
Теперь Навсари стал центром религиозной жизни парсов: здесь горел священный огонь и вместе, в одном городе, жили видные жрецы двух старейших пантх, в целом же дела общины под руководством Чанга-Аса процветали. Этот человек явно тщательно заботился о достойном сохранении традиций. Он уговорил своих единоверцев отправить в Иран посланника, чтобы посоветоваться там со жрецами относительно некоторых частностей обрядов и богослужений, в которых были какие-то сомнения. Отважный посланец, по имени Нариман Хошанг, отправился морем из Броача в Персидский залив, проник в глубь страны в Йезд, а оттуда его привели к Дастуран дастуру в Туркабад. Там посланника тепло приняли, но из-за языкового барьера (пришелец плохо знал персидский язык) он вынужден был прожить целый год в Йезде, занимаясь мелочной торговлей, прежде чем смог достаточно изъясняться на языке, чтобы получить указания (Dhabhar, 1932, с. 593). В 1478 г. Нариман Хошанг вернулся назад и привез с собой два пазэндских манускрипта, переписанных специально для “жрецов, руководителей и старшин Хиндустана” двумя жрецами из Шарифабада, и длинное письмо к парсам. Впоследствии было еще несколько подобных миссий, и парсы в Навсари не только сохранили, к счастью, полученные тогда и позднее рукописи, но и собрали письма и все трактаты, или ривайаты, с указаниями, написанные для тих персидскими жрецами. Подписи под письмами, а также и их содержание проливают свет на условия, в которых существовали обе общины с XV по XVII в., а сами ривайаты показывают, что и парсы и иранцы оставались полностью ортодоксальными и очень заботились о том, чтобы с предельной верностью соблюдать веру, ради сохранения которой они столько претерпели.

Между общинами не существовало различий в учении, советы спрашивались и давались по вопросам соблюдения обрядов, таких, как точное исполнение сложной церемонии получения ниранга, освящения дахмы или совершения ритуального очищения-барашном. Много внимания уделялось деталям соблюдения законов чистоты. Жрецы-парсы, видимо, изучали эти сочинения частично для того, чтобы найти подтверждение соблюдавшимся обычаям, но также и для дополнительного подкрепления требований, с которыми они обращались к мирянам. Очевидно, они также использовали описания подробностей тех обрядов, которые забылись их предками в трудные времена переселений. Зороастрийцы должали отправлять посланцев с расспросами, несмотря на опасности путешествия, и все это были миряне, потому что священнослужители не хотели утратить ритуальную чистоту, путешествуя по морю в судах иноверцев. (Иранские зороастрийцы подвергали всех посланцев по их прибытии обряду очищения-барашном.)

Пребывание парсов в Индии привело к изменениям в обрядах в одном или двух случаях. Так, они не доставать растение хом — эфедру, которая в таком изобилии росла в горах Ирана. Что они использовали в качестве заменителя — нам неизвестно. (Теперь иранские зороастрийцы посылают парсам запасы растения хом при каждом удобном случае.) Далее, в то время как иранские зороастрийцы сохранили старые обычаи жертвоприношений (поскольку кровавые жертвоприношения предусматриваются и мусульманскими обрядами, по этому поводу разногласий с завоевателями не происходило), парсы, продолжая приносить в жертву коз, вынуждены были, поселившись среди индийцев, прекратить убивать коров и быков. Теперь, спустя несколько столетий, они были поражены, когда узнали, что их иранские собратья настаивали в определенных случаях на совершении жертвоприношений.

Вероятно, под влиянием индийского почитания коровы у парсов возник обычай держать священного быка для получения волосков из его хвоста — эти волоски, будучи освященными, использовались для изготовления варас, или фильтра, через который процеживали сок хома. Бык, именовавшийся варасйа, должен был быть белого цвета, без пятен, с розовой мордой и розовым языком. Его же использовали и для получения ниранга. Такой обычай в Иране неизвестен, там с древности волоски брались, по-видимому, из хвоста быка, приносимого в жертву, а ниранг получали от любого здорового животного, которое предварительно кормили чистой пищей, а затем, собрав мочу для ниранга, отсылали назад на пастбище.

Возникновение таких слов, как варасйа, оказалось частью постепенно происходившего процесса расхождения в терминологии между парсами и иранскими зороастрийцами. Парсы сохранили некоторое количество персидских и арабо-персидских слов, а по письменным источникам знали их еще больше, но в обыденной жизни они, естественно, заимствовали все больше и больше гуджаратских слов, а несколько старых терминов употребляли иначе, чем иранцы. Так, последние называют церемонию посвящения жреца нозуд, а парсы именуют ее навар, используя термин нозуд (или, в их произношении, наоджот) для обозначения обряда вступления в общину ребенка, который у иранцев зовут седра-пушун — досл. “надевание священной рубашки”. Обе общины тем не менее, исходя из общих обрядов и верований, продолжали понимать друг друга очень хорошо.

Жертвоприношения коров стало теперь не единственным различием в воззрениях двух общин. Другое отличие заключалось во взглядах на обращение в веру. Парсов начали рассматривать как своего рода касту в индийском обществе. Это привело к тому, что они стали считать свою религию наследственной, ведь парсы очень гордились своим иранским происхождением. Чтобы стать зороастрийцем, нужно быть иранцем по крови.

В целом зороастрийцы оказались склонны к такому образу мыслей, как мы видели, с древних времен, но никогда это не было неукоснительным правилам. Поэтому, когда парсы спросили иранских зороастрийцев, могут ли они, например, позволить своим слугам-индийцам если те пожелают, принять религию, они получили следующий ответ: “Если слуги, мальчики и девочки, верят в благую веру, им надлежит повязать пояс-кусти, а когда они будут обучены, внимательны к исполнению религиозных предписаний, стойки в вере, тогда их следует подвергнуть обряду очищения-барашном” (Dhabhar 1932, с. 276).

Парсов, затруднял также вопрос о браках-хведода потому что индийцы не одобряли даже кросскузенные брачные союзы. Так, Нариман сообщал иранцам, что парсы “не заключают браков между родственниками, но задают по этому поводу много вопросов” (Dhabhar, 1932, с. 294). Иранские зороастрийцы отвечали, что “зороастрийская женитьба... между родственниками — это похвальный поступок, и да будет известно, что это одобряется Ормаздом”. В пехлевийском тексте XI в. сообщается о помолвке, нарушенной до женитьбы, между братом и сестрой (Ривайат Адурфарнбага CXLIII). Но в XIV в. жрецы требовали только, чтобы “старались сына одного брата женить на дочери другого”. Это, указывали они, теперь легче, потому что парсы подпали под власть мусульман, а такие браки были излюбленными среди арабов. Действительно, с тех пор, как существуют сведения о парсийских браках (начиная с XVIII в.), кросскузенные браки стали наиболее распространенными и среди парсов.
Иранские зороастрийцы XVI в.

В своем первом письме жрецы из Йезда жаловались парсам, что со времени Гайомарда, то есть с начала истории человечества, не было ни одного периода, включая и нашествие Александра Македонского, который был бы более горестным и трудным для верующих, чем это “тысячелетие демона Гнева” (Dhabhar, 1932, с; 598). Тогда иранцами правили туркмены, которые отняли власть у сына Тимура, но в 1499 г. шах Исмаил, первый правитель из династии Сефевидов, победил их и стал правителем Ирана. Он и его преемники, стоявшие у власти до 1722 г., принадлежали к шиитам и безжалостным притеснением заставили почти всех мусульман Ирана последовать этому направлению ислама. Шиизм содержит больше элементов зороастризма в правилах очищения и в других обычаях, чем суннизм, что сделало шиитов лишь более чувствительными к нечистоте неверных, и жизнь для приверженцев древней религии при Сефевидах была тяжелой.
Парсы XVI в.

Тем временем в Гуджарат пришла новая беда, и на этот раз в образе португальцев, которые, обогнув мыс Доброй Надежды, искали торговые базы на Востоке. Махмуд-Бегада умер в 1511 г., не оставив ни одного музаффаридского правителя, способного противостоять новой угрозе. В течение четверти века султаны все же сдерживали постоянные нападения португальцев, которые ради устрашения и грабежа совершали набеги на побережье. В 1534 г. правитель из династии Великих Моголов, шах Хумаюн, правивший в Дели, вторгся в Гуджарат, и султан в отчаянии заключил союз с португальцами, уступив им в благодарность за помощь порт Бассейн и острова вокруг него (включая крошечный островок Бомбей) и обязав все суда, покидающие порты Гуджарата, платить дань португальцам. Последние на деле мало помогли султану за эти щедрые уступки, и бедствия Гуджарата продолжались. Хумаюн опустошил север страны. Броач и Сурат с их парсийскими колониями подверглись разграблению.

В 1547 г. португальцы снова напали на Броач и предали его огню и мечу. Они получили от султана еще больше территориальных уступок, включая “округ Санджан”, и, где бы ни утверждали свою власть, всюду усиленно стремились обратить местное население в римский католицизм. Португальский доктор по имени Гарсиа д'Орта заметил парсов в Камбее и Бассейне и описал их как торговцев и лавочников, происходящих из Персии.

В 1572 г. император Акбар, сын Хумаюна, вторгся в Гуджарат и за один год овладел всей страной, положив конец ее независимости. Во время осады Сурата, ставшего тогда главным портом, Акбар встретился с несколькими парсами и обошелся с ними милостиво. Правление Моголов началось, таким образом, благоприятно для общины, и оно действительно ознаменовало начало движения парсов к процветанию, в то время как Сефевиды стали еще больше угнетать их собратьев в Иране, приведя последних в состоящие еще большей нищеты и лишений.



ПОСВЯЩЕНИЕ В СИМВОЛЫ
 
ARTДата: Суббота, 19.04.2008, 15:52 | Сообщение # 45
Admin
Группа: Администраторы
Сообщений: 1582
Статус: Offline
ГЛАВА XII. Под властью Сефевидов и Моголов
Иранские зороастрийцы при шахе Аббасе: их верования и обряды

С XVI по XVIII в. сохранилось гораздо больше и записей самих зороастрийцев, и заметок о них иностранных путешественников. В Иране шах Аббас Великий самый знаменитый из Сефевидов, взошел на престол 1587 г. и правил до 1628 г. Его блестящий двор в Исфахане привлекал европейских посланников, торговцев даже христианских миссионеров, некоторые из них заинтересовались проживавшими неподалеку зороастрийцами. Последние попали сюда в 1608 г., когда шах Аббас переселил “очень большое число гауров” (как произносили тогда оскорбительное габр) из Йезда и Кермана для работы в столице и вокруг нее.

Зороастрийцев поселяли в пригороде, где находилось около трех тысяч домов, все “низкие, одноэтажные, без каких-либо украшений, соответствующие бедности их обитателей” (Pietro della Valle, 1661—1663, с. 104). Там зороастрийцы трудились сукновалами, ткачами и ковровщиками или же отправлялись в город (стараясь не сталкиваться с мусульманами) работать конюхами или садовниками, а также нанимались в окрестные хозяйства или на виноградники. “Они считают сельское хозяйство, — писал Ж. Шардэн, — не только хорошим и безвредным, но и благочестивым и благородным занятием, они верят, что это первейшее из всех призваний, которое „Верховный бог” и ,,меньшие боги”, как они говорят, одобряют больше всего, и вознаграждают наиболее щедро” (Chardin, 1735, с. 180).

“Эти древние персы, — продолжает он, — ведут тихий и простой образ жизни. Они живут мирно под руководством своих старейшин, из которых избирают своих судей, утверждаемых на их постах персидским правительством. Они пьют вино и едят всякое мясо... но в других отношениях очень обособленны и почти не общаются с другими людьми, особенно с магометанами”. Другой путешественник заметил, что “их женщины совсем не избегали нас, как прочие персидские женщины, были очень рады видеть нас и говорить с нами” (Daulier-Deslandes, 1926, с. 28). Эти женщины отличались от своих мусульманских сестер тем, что ходили с открытыми лицами, но их одежда была очень скромна — длинные широкие штаны по щиколотку, длинное платье с широкими рукавами и несколько платков, внутренний из которых полностью закрывал волосы, наподобие чепца монахини. Одеяния их были обычно ярко-зеленого и красного цвета. Мужчины, как и прочий рабочий люд, носили штаны и рубахи, но оставляли ткань (домотканую суконную или хлопчатобумажную) непокрашенной, и это выделяло их повсюду, где бы они ни появлялись.

Будучи дружелюбными, зороастрийцы все же скрывали от окружающих свои религиозные ритуалы и обычаи, как заметил один любознательный путешественник: “Нет таких других людей в мире, которые были бы столь скрытными в своей вере, как гауры” (Tavernier, 1684, с. 163). Это объяснялось, очевидно, тем, что зороастрийцы пытались воздвигнуть возможно более непроницаемую стену между собой и мусульманами, прибегавшими к насмешкам в качестве действенного оружия, а иностранцы могли выдать их секреты правителям-мусульманам. Вот почему некоторые иностранцы пришли к неверному заключению о том, что зороастрийцы на самом деле невежественные, “простые люди, столько столетий проведшие в рабстве, что забыли все ритуалы, сохранив лишь поклонение солнцу на рассвете, пристрастие к огню, который они называют вечным, и прежний способ обращения с мертвыми” (Figueroa, 1669, с. 177). Все это сообщалось, однако, в то время, когда жрецы Йезда и Кермана писали своим собратьям по вере — парсам трактаты, полные мельчайших указаний, касающихся самых разных древних обычаев и ритуалов. Еще одна преграда, воздвигнутая зороастрийцами в своей самозащите, — это языковая. О ней упоминают западные путешественники. В своих сельских твердынях зороастрийцы усвоили местный диалект, непонятный носителям литературного персидского языка, названный ими дари73, а мусульманами — габри. На этом диалекте общались друг с другом (но почти никогда не пиcaли) все зороастрийцы.
73Дари - происхождение этого термина точно не установлено (по всей видимости, букв. “придворный”). В настоящее время так называют разновидность персидского языка, бытующую в Афганистане (прежде именовавшуюся фарси-кабули, кабули) и являющуюся наряду с афганским языком — пашто — официальным языком страны.

Ж. Шардэн тем не менее сумел благодаря истому упорству каким-то образом проникнуть в “тайны” зороастрийской веры. Он писал об их учении: “Они полагают, что есть две основы вещей, и невозможно, чтобы основа была одна, потому что все вещи бывают двух видов или двух сущностей, то есть добрые или злые...Эти две основы, во-первых, свет, который они называют Ормоус... и тьма, называемая Ариман... Они считают, что есть ангелы, которых они называют меньшими богами (dieux subalternes), предназначенные охранять неодушевленные творения, каждое в своей области” (Chardin, 1735, с. 182). Далее Ж. Шардэн замечает, что зороастрийцы устраивают празднества в честь “стихий”, что явно указывает на празднества-гахамбары. Он не упоминает о кусти, так как никогда не видел зороастрийца во время молитвы, но он узнал (Chardin, 1735, с. 183), что каждая семья молилась пять раз в день перед огнем своего домашнего очага, который всегда содержался зажженным и чистым.

Ж. Таверние, посетивший зороастрийцев в Кермане, тщетно пытался увидеть их храмовой огонь. Они оправдывали свой отказ тем, что рассказали ему, как мусульманский правитель заставил их допустить его к огню. “Он, видимо, ожидал увидеть необыкновенную яркость, но, узрев не более того, чем то, что он мог бы видеть в любой кухне, он так набросился на огонь с руганью и плевками, как будто сошел с ума” (Tavernier, 1684, с. 167). В ривайатах содержатся указания об очищении священного огня, если это будет необходимо из-за подобных происшествий. К XVII в. иранские зороастрийцы стали обычно прятать все священные огни в небольшом, скрытом помещении внутри храма, построенного из сырцовых кирпичей, без окон, с маленькой, как у шкафа, дверцей, в которую входили только следившие за огнем жрецы. В другом, большего размера помещении стоял пустой алтарь в виде колонны, на котором помещали горящие угли для уединённых молитв или общественных празднеств. Следовательно, миряне лишалась радости смотреть на свои любимые священные огни, стараясь получше защитить их.

Европейцы, так же как и до них Геродот, заметили, что зороастрийцы воюют против зловредных существ — храфстра. “С невероятным отвращением, — писал Пьетро делла Валле, — они относятся к лягушкам, черепахам, ракам и другим тварям, которые, как они думают, портят и загрязняют воду; они настолько их ненавидят, что убивают так много, сколько найдут” (Pietro delta Valle, 1661—1663, с. 107). Ж. Таверние заметил, что “в один день в году в каждом городе и каждом селении все женщины собираются убивать всех лягушек, которых они могут найти в полях” (Tavernier, 1684, с. 166). Несколько далее он добавляет: “Есть некоторые животные, которых гауры весьма почитают и которым они оказывают очень много уважения. Есть и другие, к которым они питают отвращение и стараются уничтожать, сколько их ни на есть, считая, что они не сотворены богом, а появились из тела дьявола, чью злую сущность и сохраняют” (Tavernier, 1684, с. 168).

Европейцы также очень заинтересовались, как и все, кто сталкивался с зороастрийцами, их способам обращения с мертвыми. Даже будучи бедными, исфаханские гауры построили величественную круглую башню в уединенном месте за городом “из больших тесаных камней... около тридцати пяти футов высотой и девяноста футов в диаметре, без всякой двери или входа”, чтобы никто не пытался “осквернить место, которое они почитают гораздо больше, чем магометане или христиане могилы своих умерших” (Chardin, 1735, с. 186). Зороастрийцы клали своих покойников на эти башни одетыми, а не обнаженными, как полагалось по традиции, несомненно, из-за вмешательства мусульман. Ж. Шардэн рассказывает, что в пятидесяти футах от башни находилось небольшое здание из сырцового кирпича, в котором поддерживался огонь для утешения душ умерших. Обычай этот был общим и у иранцев, и у парсов.



ПОСВЯЩЕНИЕ В СИМВОЛЫ
 
  • Страница 3 из 4
  • «
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • »
Поиск:

Copyright MyCorp © 2024